Я пропустил эту колкость мимо ушей. Сердце мое билось так сильно, что я едва мог владеть собой. В голове у меня все перепуталось, и я тщетно старался выяснить себе, какое значение эта перемена могла иметь лично для меня. Но пока я раздумывал о том, как буду принят и на кого теперь могу рассчитывать, король сам подошел ко мне.

– А, месье де Марсак! – весело воскликнул он, сделав знак стоявшим впереди дать мне место. – Это вы – тот дворянин, что прошлым утром скакал сломя голову известить меня? Я говорил о вас Тюрену, и он согласен бросить свою жалобу на вас. А теперь идите в мой кабинет. Рони знает мой приказ насчет вас.

У меня хватило самообладания, чтобы преклонить колена и поцеловать его руку, но в молчании, которое он, конечно, понял. Он отошел и стал говорить с другими, а я долго не мог придти в себя от изумления. Когда я наконец овладел собой, то стал предметом всеобщего внимания и стольких поздравлений, что обрадовался, когда Варен дал мне знак пройти в кабинет короля. Хотя я и догадывался, но то, что я встретил тут, превзошло все мои ожидания. В кабинете был Рони один. Он взял меня за обе руки так, что я без слов понял – это возвратился прежний Рони, с лихвой простивший мне все то беспокойство, которое я причинил ему. Когда я хотел благодарить его за все, что он схлопотал мне у короля, он и слышать об этом не хотел, напомнив мне, что и он отведал моего сыру, когда приходилось выбирать между ним и Лизье.

– А кроме того, мой друг, – продолжал он, подмигивая, – благодаря вам я обогатился пятьюстами крон.

– Как так? – спросил я, удивляясь все более и более.

– Я держал на эту сумму пари с Тюреном, что ему не удастся подкупить вас, – отвечал он с улыбкой. – Вот подкуп! – продолжал он, взяв со стола знакомый мне пергамент. – Возьмите его: он ваш. Я отдал десятка два приказов сегодня, но ни один не доставил мне такого удовольствия. Я рад, что первый могу поздравить вас с должностью помощника губернатора Арманьяка.

В первую минуту это показалось мне шуткой, что, помню, очень понравилось ему. Но, когда я понял, что король с самого начала дал мне это назначение, а Тюрену поручил только испытать меня, моему восторгу и благодарности не было границ: я не мог их выразить так же, как не могу теперь описать. Молча, в смущении стоял я перед Рони. Давно забытые слезы лились из моих глаз. Я жалел только, что моя дорогая мать не дожила до этой минуты и мы не могли вместе порадоваться исполнению мечты, которой я так часто утешал ее. Впоследствии я заметил, что жалование, назначенное мне, как раз соответствовало той сумме, которую я указывал ей; узнал я и то, что Рони определил эту сумму после разговора с моей невестой. Когда первый порыв радости прошел и я стал благодарить моего благодетеля, он серьезно сказал:

– Не обманывайтесь, мой друг, и не считайте этого слишком большой наградой. Король Франции – король без королевства и полководец без денег. Сегодня, чтобы приобрести свои права, он начинает с половиной своих сил. Пока он возвратит все, ему придется бороться, бороться, друг мой. Для этого-то я и покупаю ваш меч.

Я отвечал, что готов хоть один обнажить его за короля.

– Верю, – ответил он, ласково положив руку мне на плечо. – И не потому, что вы это говорите (Господи, сколько сегодня я слышал клятв!), но потому, что вы доказали это. А теперь, – продолжал он другим тоном и смотря на меня с загадочной улыбкой, – надеюсь, вы вполне удовлетворены и ничего больше не желаете, дружище?

Я смотрел в сторону, как виноватый, не решаясь злоупотреблять его добротой, тем более что я не знал, как король отнесся к этому, и мог предполагать, что Тюрен тут непреклонен. Во всем случившемся только что и во всех словах Рони не было и намека на то, будет ли удовлетворено заветное желание моего сердца. Но я плохо знал этого великодушного человек, если мог думать, что он не исполнит своего обещания или не сделает всего возможного для спасения своего друга. Позабавившись моим смущением, он разразился громким смехом, попросту повернул меня за плечи и подвел к двери, сказав:

– Ступайте по этому коридору. Вы увидите две двери направо и налево. Вы сами знаете, которую отворить.

Не дав мне, сказать ни слова, он вывел меня. В коридоре я остановился на минуту, чтоб собраться с мыслями, как вдруг услышал приближавшиеся шаги и догадался, что это возвращается король. Боясь быть застигнутым тут в таком волнении, я поспешил в конец коридора, где увидел, как сказано, две двери. Обе были заперты, и не было ничего такого, что могло бы мне указать, которую я должен отворить. Но Рони не ошибся, предполагая, что я помнил совет, который он дал мне однажды: «Когда вам будет нужна хорошая жена, поверните направо». Вспомнив это, я, не раздумывая более (король со свитой уже показались в коридоре), смело постучался и, не ожидая ответа, вошел. У двери стояла Фаншетта; она посторонилась с кислой улыбкой, которую я не умел себе объяснить. В противоположном конце комнаты, у стола, сидела мадемуазель, она поднялась мне навстречу и мы уставились глазами друг в друга. Видимо, она ждала, что я заговорю первый; но я был так поражен произошедшей в ней переменой, что не мог произнести ни слова. Эта была уже не девушка, с которой мы гуляли в лесу Сен-Голтье, и не бледная женщина, которую я столько раз подсаживал в седло на пути в Париж. Она показалась мне такой величественной и прекрасной в своем придворном наряде, что меня снова охватило то чувство своего полного ничтожества, которое я только что испытал в переполненной народом передней. И опять я стоял перед ней безъязычный, как на квартире в Блуа. Все, происшедшее между нами потом, забылось. Она тоже смотрела на меня, удивляясь моему молчанию. Ее лицо, порозовевшее при моем появлении, опять побледнело. Глаза ее наполнились слезами тревоги. Она притопнула ножкой – дело, известное мне.

– Что стряслось, сударь? – пробормотала она наконец.

– Напротив, мадемуазель, – отвечал я робко, смотря по сторонам и хватаясь за первую пришедшую в голову мысль. – Я только что от Рони…

– И он?..

– Он назначил меня помощником губернатора Арманьяка.

Она сделала мне глубокий поклон и проговорила дрожащим голосом, похожим не то на смех, не то на крик:

– Честь имею поздравить вас, сударь! Это – достойная награда за ваши заслуги.

Я старался поблагодарить ее соответственно, чувствуя в то же время, что никогда еще не был в таком глупом положении. Я сознавал, что не за этим пришел и не того она ждала от меня. Я никак не мог совладать с собой, не был в состоянии произнести ни слова, я стоял у стола в состоянии жалкой растерянности.

– Это все, сударь? – сказала она наконец, потеряв терпение.

– Нет, мадемуазель! – отвечал я, собравшись с духом и зная, что настала решительная минута. – О, вовсе нет! Но я не вижу здесь той, к кому пришел, – той, кого я видел сто раз совсем в другом наряде, – мокрую, усталую, растрепанную, среди опасностей и бегства – той, которой я служил, которую любил, для которой жил, – той, о которой я только и думал целыми месяцами, о которой только и заботился. Я пришел сложить к ее ногам и себя, и все, что у меня есть по милости короля. Но я не вижу ее здесь…