Эти слова Люба Малинина произносит уже без тех ликующих ноток, с какими она сказала свою первую фразу. Голос ее стал тише, говорит она уже медленнее – и совсем затихает.

В классе такое напряжение, что мы и не заметили, как прозвенел звонок, кончился урок и ушел учитель Федор Никитич. Мы сидим неподвижные – мы понимаем: сейчас разыграется что-то очень страшное.

– Фейгель! – вызывает Дрыгалка, и в ее голосе, обычно таком бесцветном, слышны металлические нотки. – Фейгель!

Маня встает в своей парте. Она очень бледная, но спокойная. Зато сильно волнуется за Маню Катя Кандаурова.

– Она же ничего, ничего плохого… – вдруг говорит Катя и закрывает лицо руками.

– Фейгель! Это правда? – спрашивает Дрыгалка.

– Правда, – отвечает Маня негромко, но все так же спокойно.

Дрыгалка едко прищуривается:

– Вы даете своим подругам уроки? Что же, вы и деньги с них за это берете или как?

– Нет! – кричит Люба Малинина. – Никаких денег она с нас не берет!

Тут начинают кричать то же самое и другие девочки, с которыми занимается Маня.

Дрыгалка жестом заставляет всех замолчать и снова обращается к продолжающей стоять в своей парте Мане:

– Так как же, Фейгель? Вы не ответили на мой вопрос… Тут, не сговариваясь, одновременно встаем Лида, Варя и я.

– Вам еще что нужно? – обрушивается на нас Дрыгалка. – Вы желаете защищать Фейгель?

– Евгения Ивановна! – говорит Лида. – Я тоже…

– И я тоже… – заявляю я.

– И я… – басит Варя.

Дрыгалка смотрит на нас, веки ее осовелых глаз хлопают, как ставни на осеннем ветру.

– Что такое «вы тоже»? – бормочет она. – Что такое вы трое «тоже»?

Мы объясняем ей все: учебная треть кончается, у нас много двоечниц, мы хотели им помочь и потому занимаемся с ними. Они стали учиться лучше: вот сейчас на уроке арифметики она, Дрыгалка, сама слыхала, как отвечала Малинина, как ее похвалил Федор Никитич…

Дрыгалка слушает с лицом страдающим и несчастным.

– Но кто вам разрешил вести эти занятия?

Мы трое переглядываемся.

– А мы не знали, что нужно спрашивать разрешения… – говорит Лида с удивлением.

Дрыгалка долго молчит.

– Вот что… – произносит она наконец. – Я этого случая так оставить не могу. На следующем уроке я доложу об этом начальнице. И тут уж… – Дрыгалка беспомощно и покорно разводит руками, – тут уж все будет, как она скажет.

Мы все, в общем, не особенно волнуемся. Дело кажется нам таким естественным и простым. Девочки учатся плохо, им хочется учиться лучше, у родителей их нет денег на то, чтобы нанять учителей, – ну, мы хотели помочь… Господи, к чему тут можно придраться?

Оказывается, можно!

После уроков Дрыгалка приказывает всем идти домой, а нам, четырем «учительницам», – на квартиру начальницы. Нам становится немножко не по себе. Даже чуть-чуть страшно. Все мы – бледные, жмемся друг к другу, у меня страшно болит живот (всегда в таких случаях!); Лида успевает шепнуть мне, что у нее тоже… Спокойнее всех держится Маня Фейгель. Она стоит между Лидой и мной и тихонько, незаметно ни для кого, поглаживает пальцы наших рук.

В квартире Колоды все маленькое, миниатюрненькое: низенькие пуфики, масса безделушек, какая-то совсем игрушечная кушеточка, две крохотные, круглые как шарики, беленькие собачки-болоночки. Даже непонятно, как Колода умудряется не раздавить весь этот крохотулечный уютик! Что́ она видит в маленьком круглом зеркале на стене? Наверно, один только свой нос? Или одно ухо?

Мы продолжаем стоять неподвижно. Из соседней комнаты все время выбегают беленькие болоночки с темненькими носиками; они тявкают на нас, но не кусаются. Наоборот, они выражают нам всяческую симпатию – становятся перед нами на задние лапки и пританцовывают около нас. Если бы у меня не болел живот и мне не было так страшно (мне все-таки страшно! Да и Лиде и Мане тоже страшно), я бы с удовольствием смотрела на этих смешных собачат.

Из соседней комнаты доносится шушуканье Колоды с Дрыгалкой, но слов разобрать нельзя. Только порой они называют которую-нибудь из наших фамилий.

Наконец шушуканье смолкает. В дверях появляется могучая фигура Колоды. Где-то за ней угадывается тощенькая Дрыгалка.

Мы делаем глубокий реверанс.

Колода молча и хмуро кивает нам головой. Затем она садится в креслице и долго смотрит на нас испытующим взглядом. Это очень неуютно.

Наконец она говорит насмешливо, неодобрительно качая головой:

– Э бьен, господа преподаватели объясняют непонятно и потому вы переобъясняете их слова своим подругам? Ученицы не понимают господ преподавателей, а вас – понимают, да? Это просто… просто очаровательно!

И Колода смеется нарочито и натужно, как плохая актриса на балу.

– И вы – маленькие девочки, первоклассницы! – вы решили открыть тайную школу в нашем институте? Так?

Может быть, оттого, что живот разбаливается у меня с каждой минутой все пуще, на меня нападает отчаяние, и я отвечаю Колоде на ее вопрос:

– Александра Яковлевна, мы не хотели открыть тайную школу… мы хотели помочь двоечницам…

– Молчать! – кричит Колода таким страшным голосом, что обе белые болоночки, только что дружелюбно обнюхивавшие мои ботинки, начинают в два голоса тявкать на меня. – Молчать! – продолжает Колода. – Вы должны выслушать, что́ вам скажут, а ваши слова никому не интересны, да… Так вот… где же это мы? Вы меня сбили… Ах да! Вы действовали самовольно, без разрешения, да… так сказать, незаконные действия… Вы незаконно собирались… Как заговорщики, да! Господин директор, которому я доложила обо всем, называет ваши поступки заговорщицкими, да! За незаконные действия скопом, – подчеркивает Колода, – да-да, скопом, потому что вы подговорили и этих несчастных двоечниц тоже, – значит, вас было много, не меньше десяти человек, боже мой! – за это вас следует исключить!

Когда Колода волнуется, она начинает в разговоре брызгать слюной. Слово «исключить» она произносит с брызгами во все стороны. Это смешно, но я не смеюсь: рука Мани Фейгель около моей руки резко вздрагивает. Я понимаю: Маня с ужасом думает о возможности своего исключения из института. Мне тоже становится очень не по себе.

– Господин директор настаивал на вашем исключении, – говорит Колода. – Но я уговорила, я положительно умолила его простить вас. Я верю, что вы – не окончательно испорченные девочки, да… Бог вам поможет, и вы еще исправитесь… Но помните: никаких незаконных поступков! Никаких действий скопом! Вы меня поняли?

Мы молчим, наклонив головы и глядя себе под ноги. Мы не отвечаем, потому что мы уже крепко знаем: когда начальство задает вопросы, оно вовсе не ждет от нас ответа, надо молчать и терпеливо ждать, пока кончится вся эта комедия.