Неправдой будет сказать, что в то время литераторов только и мучили страхи — человек умеет свыкаться со всем…

Катаеву, как и когда-то в камере смертников, помогала изначальная положительная заряженность.

«Мы шагали мимо Дома Союзов, где в Колонном зале проходили политические процессы, — залихватски вспоминал он в 1977-м. — Мы читали дискуссионные листы газет, разворачивая их прямо на улице, и ветер вырывал их у нас из рук, надувая, как паруса».

В 1936-м была принята сталинская Конституция, демократическая, если доверять ее формулам. Через год состоялись выборы в Верховный Совет СССР. По официальным данным, в них участвовали 96,8 процента избирателей — 98,6 проголосовали за блок коммунистов и беспартийных.

В январском 1936 года номере «Красной нови» вышла заметка Катаева о посещении прославленной украинской колхозницы. «Видно, что она прилагает страшные усилия, чтобы скрыть возбуждение. Она сердится на себя за это возбуждение. Но ничего не может поделать». Она — ударница, «по-бабьи, до бровей» закутанная в шелковый платок, с милой улыбкой, в которой сверкает золотой зуб, у нее первенство по Союзу в выращивании сахарной свеклы.

«— Сколько вы намерены дать свеклы в следующем году? — спросил Сталин.

Мария Демченко смущенно замялась.

— Пятьсот дадите?

Она ответила не сразу…

— Дам пятьсот, — сказала она сосредоточенно».

В октябре 1937 года на первой полосе «Литературной газеты» в статье «Достойнейший кандидат» Катаев агитировал за избрание в депутаты Михаила Шолохова: «Я горячо голосую за»[107]. Рядом стояла новость о том, что Толстой и Зощенко (рассказавший собранию писателей о своих впечатлениях) стали членами окружных избирательных комиссий Ленинграда, Олеша — членом участкового избиркома в Москве.

В декабре 1937-го Катаев отправился на граничащую с Крымом станцию «Партизаны» в колхоз имени Сталина, о процветании которого рассказал читателям «Правды»: «Чудесное украинское сало — розоватое и прозрачное, нарезанное кубиками, возвышалось над миской аппетитной горкой. И зеленая рюмка вишневки, выпитая нами с хозяином, оказалась тоже «собственной», — из собственной вишни-шпанки».

В Союзе писателей начался новый передел власти. Укреплялся Фадеев, потянувший следом своего любимчика Катаева.

26 января 1938 года в «Правде» появилось письмо «О недостатках в работе Союза писателей». Подписанты — Алексей Толстой, Александр Фадеев, Александр Корнейчук, Анна Караваева и Валентин Катаев. Авторы горевали о бюрократизации жизни союза Ставским, равнодушным к «вопросам искусства».

Весной 1938 года по итогам совещаний ЦК ВКП(б) было решено отправить Ставского в длительный отпуск и сформировать «шестерку», руководящую союзом: Александр Фадеев, Петр Павленко, Леонид Соболев, Анна Караваева, Валерия Герасимова и Валентин Катаев.

Сталинский классицизм торжествовал не только в архитектуре и живописи, но и в словесности. 10 августа 1938 года Евгений Петров писал в «Литературной газете»: «Сейчас смешно вспоминать, но ведь это факт, что в течение многих лет имя Алексея Толстого не упоминалось иначе как с добавлением: «буржуазно-феодальный писатель»… Валентин Катаев был просто какой-то мелкий буржуа с крупными недочетами… Сам великий Пушкин был всего-навсего «носителем узко-личных переживаний и выразителем узко-дворянских настроений»».

То было время, когда людоедские призывы могли сочетаться с поразительной душевностью. Например, в 1937–1938 годах Союз писателей терпеливо нянчился с неким Игнатом Простым, посчитавшим себя крупным прозаиком. Эта история (сама по себе — сюжет для сатирика) дает некоторые представления о «социалистической открытости», а может быть, о страхе стать крайним и подставиться под обвинение в «ущемлении самородка». Уверовав в свой талант, Игнат требовал признания, публикаций и денег (на жизнь и алименты) и бомбил жалобами руководство Союза писателей, а затем отписался Сталину и Ворошилову. Катаеву пришлось ознакомиться с рукописью Простого и написать на нее рецензию с изложением явных недостатков. Выразив сильные сомнения в достоинствах прозы Простого, Катаев тем не менее просил Ставского о милосердии: «Ввиду того, что тон его писем почти отчаянный, а союз, вообще говоря, оказывает такого рода помощь «начинающим», я думаю, что сделать это надо». Простому послали пальто и сапоги. Константин Федин обращался в Бюро Президиума СП СССР с пафосом заламывающего руки: «Что делать с Игн. Простым? Оба отзыва резко отрицательны… Помогать Простому — значит продолжать какое-то «обольщенье»; не помочь — оттолкнуть и м. б. погубить человека». И только в 1939 году, после дебатов с участием Катаева, Вишневского, Фадеева, «настойчивое дарование» попросили работать по специальности и не досаждать.

В стране пытали и стреляли, летали и строили. 5 июля 1938 года «Литературная газета» открывалась рапортом Сталину трех летчиц — Осипенко, Ломако, Расковой: «Беспосадочный перелет Севастополь — Архангельск выполнен. Готовы выполнить любое ваше задание», рядом — рапорт Катаева, из которого ясно, что он совсем не бедствует: «Давая взаймы государству рабочих и крестьян, мы укрепляем нашу мощь, оборону страны, содействуем еще большему расцвету социалистической индустрии. Я подписываюсь на государственный заем третьей пятилетки в сумме 10 000 рублей». В Ленинграде, сообщала газета, Дмитрий Шостакович подписался на ту же сумму.

Новая мировая война становилась реальностью. Германия пьянела, заглатывая земли. 30 сентября 1938 года Чемберлен, Даладье, Гитлер и Муссолини решили судьбу Чехословакии — стать разделенной. СССР, равно как и чехословацким представителям, не позволили участвовать в обсуждении. В дипломатических документах США и других западных стран с удовлетворением говорилось о том, что после захвата Чехословакии рейху открыт путь на Советский Союз. Чехословацкие писатели выпустили воззвание «к совести всего человечества». 10 октября 1938 года в «Литературной газете» появился «Ответ», подписанный большой группой писателей, в том числе Катаевым: «В дни, когда совершилось страшное предательство, и войска фашистских варваров при пособничестве правительств Англии и Франции раздирают живое тело вашей миролюбивой демократической страны, мы, советские писатели, от глубины нашего сердца выражаем вам нашу братскую солидарность, нашу любовь».

В 1937-м Катаев с Эстер и маленькой Женей переехал в Лаврушинский переулок, в новопостроенный писательский дом 17. Заложили дом в 1934-м, но строили с задержками и возвели не к сроку. Несмотря на железный политический диктат, в квартирном вопросе царил беспорядок: писатели воевали за жилища.