Лунки эти немного мерцали.

Вдруг запахло в воздухе горящей серой.

Тогда я отступил на шаг и зажмурился.

Все было понятно.

– Годзилла… – шепотом сказал я.

И в ту же секунду, будто очнувшись, пронзительно зазвонил телефон.

Марк сидел в громадной, пронизанной бледным солнцем, светлой президентской приемной и, переполняясь раздражением, ждал, когда его вызовут к Самому. Приемная была совершенно стандартная, неприветливая, отделанная псевдодеревянными плитами, какие встречаются на вокзалах, с канцелярским столом, за которым горбатился референт, похожий на пеликана, и с унылыми кожаными диванчиками вдоль стен – для посетителей, два окна ее, полуприкрытые шторами, выходили на площадь, ограниченную забором нескольких промышленных зон, а дальше – за хозяйственными дворами, за подсобками, опутанными коленами труб, и за гаражами, где ржавело скопище брошенной техники, – поднимались разномерные, но однообразные по архитектуре здания столицы: хрупкое мерзлое солнце невысоко висело меж ними, и коричневатые края его размывала дымка. То есть пейзаж за окнами тоже был – совершенно стандартный. Приемная вообще была лишена какой-либо индивидуальности, словно хозяин ее хотел показать, что ему некогда заниматься всякой ерундой – он работает, на ерунду у него нет времени, – некоторое своеобразие ей придавали лишь двери по обоим сторонам, распахнутые в длиннейшие анфилады комнат: оттуда доносился ужасающий треск машинок, панические телефонные звонки, раздраженные голоса, сплетающиеся в лихорадочную какофонию, непрерывно сновали люди с озабоченным выражением лиц, пробегали курьеры, уверенной походкой проходили военные – словом, клубилась атмосфера напряженной государственной деятельности. Наверное, она производила соответствующее впечатление на посетителей, однако Марк знал, что вся эта суета на самом деле несколько показная – то есть лапша, театральная режиссура, – просто один из помощников внешнего Президента, озабоченный, так сказать, его образом в преддверии надвигающихся выборов, распорядился закрыть оба служебных хода, и поэтому бурлящий неуправляемый поток, который раньше рассеивался по секторам канцелярии, теперь устремился сюда – перехлестываясь через приемную и практически парализуя работу в дневные часы.

Декорации, всюду декорации, подумал Марк. Впрочем, его это не касалось. Он лишь прикидывал, ухудшит ли данная особенность его собственное положение. Получалось, что пятьдесят на пятьдесят. Разумеется, он принял определенные меры, чтобы остаться сегодня незамеченным, – например, утром отпустил машину, сказав шоферу, что пойдет пешком, и шофер не удивился, потому что он так уже несколько раз делал, а затем, прошествовав неторопливым шагом пару кварталов, свернул в кофейную, находящуюся на перекрестке. И машина наблюдения спокойно остановилась неподалеку от входа. Никто за ним не последовал. Потому что он уже тоже – несколько раз заходил в эту кофейную. Наблюдение к этому привыкло. Но, зайдя в нее сегодня, он не стал брать чашку мутной бурды, которую здесь выдавали за кофе, а, небрежно бросив полусонной тетке за прилавком: «К директору!» – быстро прошел в приоткрытую заднюю дверь, а потом, разумеется, не заглядывая ни к какому директору, выскочил через другую дверь во двор и оттуда, как и рассчитывал, – на соседнюю улицу, где уже ждала машина, присланная Павлином. Все получилось отлично. Примерно так он и предполагал, когда еще летом, постепенно приучая свою охрану к пешим прогулкам, методично обходил ближние кафе и магазины, пока не заметил в одном из них открытую дверь во двор. План сложился мгновенно. Правда, тогда он еще не мог предполагать, что, достаточно просто выскользнув из-под наблюдения, он, как идиот, застрянет здесь, на самом последнем этапе. Все-таки, наверное, что-то произошло. Павлин договорился, что его примут в десять, сейчас уже около одиннадцати, то есть разыскивают его примерно так минут сорок пять, рано или поздно кому-нибудь придет в голову заглянуть в рабочую приемную Президента. Просто так, для очистки совести. Может быть, и хорошо, что здесь такое количество народа. При таком количестве народа легче затеряться. Однако и попасть в приемную – тоже легче. Скажем, элементарно – войти, окинуть взглядом. Кстати говоря, может быть, это уже и сделано.

Интересно, что они предпримут, если обнаружат меня здесь, подумал Марк. Стрельбу в секретариате Президента они, конечно, поднимать не станут. Или все-таки рискнут? Может быть, они выдадут меня за террориста? Нет, последствия могут быть самые непредсказуемые. Шум, скандал, независимое расследование. Тем более что Павлин уже успел передать часть документов. Значит, ниточки потянутся к самому Полигону. Вряд ли они пойдут на такой отчаянный риск. Скорее всего, здесь надо ожидать чего-то бесшумного. Электроразрядник, например, или шприц со снотворным. Больше всего мне следует опасаться соседей. Соседи – это моя смерть.

Стараясь не привлекать внимания, он осторожно посмотрел на своих соседей. Помимо него приема дожидались еще четыре человека: генерал в полной форме, от погон до пояса скрепленный полосками орденов, двое общественных деятелей, непроспавшихся, неприязненно косящихся друг на друга, и еще некто в штатском, тоже со знакомым лицом, то ли артист, то ли народный депутат, Марк никак не мог вспомнить его фамилию, во всяком случае, было ясно, что опасности он не представляет: прежде всего из-за преклонного возраста.

В общем, кажется, пока можно было сидеть спокойно.

Тем не менее Марк встрепенулся, потому что вальяжной, неторопливой походкой, чрезвычайно любезно раскланиваясь по сторонам, в самом деле словно некая птица, обученная церемониям, из другого конца приемной приближался сюда Павлин, и на гладком холеном лице его расплывалась улыбка. К нему подходили какие-то люди, и он кивал им или бросал пару слов, а иногда останавливался, принимая в плоский портфельчик бумаги, но тем не менее продвигался все-таки в сторону Марка, а приблизившись почти вплотную, наклонился, чтобы включить в углу телевизор, и, не оборачиваясь, потому что по легенде они были между собой незнакомы, процедил еле слышно, краешком губ:

– Минут через пятнадцать-двадцать. Имей терпение…

После чего выпрямился и, довольно-таки тупо взглянув на экран, где, выбрасывая коленки, подпрыгивали девушки в красных купальниках, как ни в чем не бывало двинулся дальше – за невидимый барьер, отгораживающий приемную от президентских апартаментов.

И охранник – в форме, с оттопыренными галифе – сноровисто прикрыл за ним дверь.

Несколько секунд Марк сидел буквально ослепленный бешенством. «Минут через пятнадцать-двадцать. Имей терпение!» Он едва удерживался, чтобы не уйти. Павлин обращался с ним словно с назойливым посетителем. Точно это Марку было нужно: передавать информацию о «Пришествии», отрываться от наблюдения, которое установила за ним служба государственной безопасности, снимать копии документов, рисковать жизнью, в конце концов! Начальствующее хамье! Привыкли, что все вокруг прыгают перед ними в ожидании подачек. Гнусная штука – власть! Одним прикосновением она делает из людей лакеев. Ладно, наплевать! Главное сейчас – добиться приема. Главное – добиться приема, а там уж он в свою очередь даст им как следует по мозгам.