– Я это забираю, – сказал другой белый скорпион, приволокший мраморную плиту, на которой распластался перед прыжком крупный латунный лев; все черные помалкивали – в противоположность привычной Шкету картине. Абажур снова и снова стукал пацана по прыщавому небритому подбородку. – Всегда такую хотел.

– Потащишь сам, – сказал Кошмар. – Я помогать не стану. Валим отсюда.

– А наверху так люди с пушками и сидят? – Саламандр отнял руку от подбородка и указал на темный балкон.

– Шкет их распугал, – сказал черный по имени Б-г.

Кошмар развернулся и взревел – аж согнуло колени и локти:

– Так, мудаки ебаные! Вот они мы! Охота пострелять – стреляйте! – Он оглянулся на остальных и хихикнул. – Валяйте, сука, снимайте по одному! – И зашагал.

Небритый прыщавый скорпион взял льва на живот, отвернул подбородок от абажура и пошел следом.

– Вы, наверху, тормозить-то харэ! Уроды вшивые, давайте, ссыкуны! Другого шанса не будет!

Это, подумал Шкет, шагая между долговязым черным (по имени Паук) и грузным (по имени Собор: Шкет замедлил шаг, пропуская Саламандра вперед, чтоб не упускать из виду), безумие. Смех; наружу выплюнут лишь осколок. Двое на него посмотрели. Шкет, ухмыляясь, потряс головой.

– Вы, наверху, – я б на вашем месте стрелял! – орал Кошмар на перила полуторного этажа. – Что-то вы не стреляете, сраные вы, в натуре, хуесосы! – Он разгладил лицо и сказал шагавшему рядом Жрецу: – Я слыхал, как вы с той стороны орали. Вы что там делали?

– Там кто-то был. Без оружия, по-моему. Я его загнал наверх по…

– Давай прям щас, сукин сын! – Кошмар снова повернулся к Собору: – Ага? Давай-давай, хуесос, собрался шмалять – шмаляй!

– …загнал наверх по лестнице.

Сеньора Испанья пинком выбила нижнюю планку витрины. Саламандр в испуге и удивлении поднял голову и заехал сапогом по ближайшей витрине – сначала верхняя полка, потом нижняя, потом еще разок с другого боку; ковер усеяли осколки и часы. Сопя, Саламандр побежал к следующей витрине. Хрясь! и хрясь! и хрясь-хрясь-хрясь! Глаза у всех, заметил Шкет (пытаясь припомнить, что это значит), – красное стекло.

Еще один худой черный нахмурился на Шкета, щуря веки поверх пустых алых шаров. Сверстник Денни примерно.

– Трусливые вы зайцы все, вот вы кто!

ХРЯСЬ-ХРЯСЬ!

– Ни хера, сука, проку от вас!

ХРЯСЬ!

– Говно мое жрите!.. – Кошмар обвел всех взглядом и улыбнулся. – Пошли в жопу! Ебитесь конем!

Сеньора Испанья опрокинула целую витрину; та врезалась в соседнюю. Сеньора Испанья ухмыльнулась Саламандру, но он не заметил; остальные засмеялись.

– Они дверь заперли. – Кто-то подребезжал ручкой.

– Ну-ка дай, – сказал Кошмар, хватая льва.

– Ты чё, не надо…

Стекло фонтаном брызнуло на мостовую. Серая улица на миг исчезла в мириадах блестящих призм.

– Пошли!

Шкет осторожно ступал среди осколков, вспоминая: по битому стеклу ступай ровно.

Белый небритый скорпион застыл (среди прочих, подвижных), глядя на свою лампу. Мраморная подставка раскололась надвое, абажур снесен. В конце концов он нагнулся, подхватил покалеченный предмет – упал кусок мрамора, но треснувшее основание каким-то чудом не распалось – и заковылял дальше, пиная стекло.

– Пошли… – Денни потянул Шкета за локоть.

Шкет снова зашагал.

– Ёпта, автобус! – который распух из-за угла. – Вот те раз!

Кое-кто уже стоял посреди улицы и махал руками.

Автобус подкатил к обочине. С Кошмаром во главе все набились в двери-гармошки. Толкались плечи. Между ними Шкет разглядел встревоженное лицо лысого черного шофера.

– Отвезешь нас домой! – говорил тощий черный, а остальные с трудом протискивались мимо. – Вот это называется поездка с комфортом, братан! Отвезешь нас…

– ААААА!.. – пронзительно и прямо Шкету в ухо.

Шкет дернулся и развернулся (хлопок выстрела? Вот!) – и цапнул черного скорпиона, который хлопал губами и падал. Локтем орхидейной руки зацепившись за вертикальный поручень, Шкет забросил раненого юнца в салон. Когда тот упал, через них перелез небритый парень (еще с кем-то), уже расставшийся со своим львом, – «Вокруг-то смотри!..» Присев на верхней ступеньке, Шкет увидел, что разбитый абажур привалился к порогу. Схватился за основание абажура, забросил всю конструкцию в автобус и, когда двери закрывались, услышал пиу-ХРЯПП! Автобус покатился: пиу-ХРЯПП!

Он встал – все прочие пригибались на сиденьях или в проходах.

Даже шофер припал к рулю.

Снаружи, в окне третьего этажа на песочной стене (прямо рядом с первой золотой «и» в «Эмборики»), Шкет увидел силуэт – человек целился, вжимаясь глазом в окуляр.

Битый мрамор подпрыгнул и порезал Шкету щиколотку. Тридцать фунтов? Шкет перетащил льва на предплечье (чтоб не тупить застрявшую под ним орхидею), и тут автобус дернулся.

– На. – Щетинистое лицо задралось над сиденьем и заморгало. – На.

Скорпион обхватил льва руками – абажур совсем слетел и скакал вокруг основания, – опустил лицо, но поднял, услышав, как кто-то ахнул.

Шкет обернулся, держась за спинку сиденья.

У ног раненого скорпиона остановился Денни.

Женщина в серой шляпке, притиснутая Кошмаром к окну, сказала:

– Ой мамочки! Ой, он же сильно пораненный… – а когда Шкет на нее посмотрел, распластала ладони по стеклу и заплакала. Потом замолкла и опять села прямо, закрыв глаза.

С заднего сиденья:

– А скажите-ка…

Никто не сказал.

– …ребят, с вами чего случилось?

Никто не ответил.

Шкет снял орхидею и на ощупь тыкал ножом в шлевку, пока не увидел (вспомнив), что она порвалась. Поэтому повесил орхидею на цепь и присел на корточки.

– Ынннннннннн… уааа! В руку мне… попали. Я… Ынннн!

Денни поднял голову: очень голубые глаза кровавы.

– Ынннннн… а. Аййй?.. Ой, эй. Айййии!..

Теплая кровь коснулась ступни Шкета и потекла по полу дальше.

– Жгут, типа, надо наложить… – предложил Денни.

– Аййййййййй… Аааа…

– Ага.

– Держи. – Цветная девчонка с переднего сиденья перегнулась вперед и чуть не уронила шарф, когда Шкет за ним потянулся.

Пока Шкет рукоятью ножа, который кто-то ему дал, закручивал петлю ткани, скорпион стонал, как женщина в родах.