Выхватив флажок, я подал сигнал прекратить стрельбу и повторил приказ устно, пустив его по рядам, так что в воздух больше не взметнулась ни одна стрела. Неприятель оторопел, заподозрив ловушку, или, может, решил, что у нас вышли стрелы, а я меж тем отрядил гонцов с приказом к нашим передовым отрядам как можно скорее отступить за холм. Не успел я это сделать, как услышал донесшийся снизу окрик:

– Великий царь повелевает сокрушить дикарей. Да будет так!

В следующее мгновение неприятельские орды хлынули неукротимой лавиной – но не вниз, а наверх. Я выждал, когда они подойдут к нам на расстояние двадцати шагов, и скомандовал «стрелять – ложиться!».

Первая шеренга выстрелила – и это было страшно: ни одна стрела не пролетела мимо цели, а многие пронизали сразу двоих, потому как неприятель надвигался сплоченными рядами. Мои лучники выстрелили и упали наземь, чтобы снова вставить стрелы в луки, и в тот же миг вторая шеренга выстрелила поверх них. Затем поднялась первая: дала выстрел – упала, и тут же вскинула луки вторая шеренга и обрушила на неприятеля новый смертоносный град стрел.

И вот захватчики с Востока приостановили наступление: передние их ряды лежали вповалку, и задним пришлось бы перебираться через павших, а это было бы крайне затруднительно. Да, застыв на месте, они только сверкали доспехами, в страхе не решаясь сделать вперед ни шагу, в то время как командиры подгоняли их мечами и копьями. Первая наша шеренга выпустила очередную лавину стрел – мы снова упали наземь, предоставив второй шеренге выстрелить поверх нас. Это было уже чересчур: никто не смог бы противостоять столь ошеломительному натиску. Враги тысячами валились как подкошенные – остальные в смятении попятились.

Тогда по моей команде рога из слоновой кости протрубили сигнал атаки. Наши, все до одного, перебросили луки за спину и выхватили короткие мечи.

– Круши их! – крикнул я и ринулся вперед.

Подобно черному потоку, низверглись мы с вершины холма, перепрыгивая через мертвых и раненых. Отступление неприятеля обратилось в беспорядочное бегство: перед лицом наших крепких, черных, как эбеновое дерево, широкоглазых воинов давшим слабину захватчикам с Востока было уже не устоять. Они бежали назад и кричали:

– Черные духи! Черные духи!..

Вскоре мы смешались с ними и обрушили на их головы и спины наши короткие мечи. Выбирать цели не приходилось: их было хоть отбавляй. Как стадо обезумевших баранов, развернулись они и в беспорядке побежали к Нилу. Мои команды услышал наш головной отряд, затаившийся в высокой траве на узком болотистом перешейке между каменистыми холмами и Нилом, – при подходе неприятеля наши из засады встретили их ливнем стрел, благо стрелять из-за подступавшего к тому месту каменного откоса было сподручно. Неприятельские колесницы вязли колесами в болоте, лошади и люди, сбившись в кучу, давили друг друга, и так продолжалось до тех пор, пока там не выросла стена из мертвых и умирающих. А мы рвались вперед и главными силами, и арьергардом. Мы наседали и наседали, покуда под стоявшем уже высоко солнцем не увидели, что Великий царь лишился доброй половины своего войска. Тогда мы перестроились, чтобы подсчитать наши потери, благо они были невелики, и напиться из Нила.

– Дело еще не кончено! – крикнул я.

Потому как Бессмертных оставалось еще немало и они плотно сомкнулись вокруг своего царя. Другие же неприятельские части, а там насчитывалась не одна тысяча воинов, по-прежнему удерживали позиции между нами и стенами Амады, при том что к югу от города располагалось второе царево войско, с которым должен был сразиться Бэс, но о том, удалось ли ему одолеть его, я не знал.

– Эфиопы! – воскликнул я. – Еще рано торжествовать победу, ибо битва только началась. К бою, покуда враг не спохватился!

И мы двинулись на Бессмертных всеми силами, благо теперь к нам присоединился и головной наш отряд.

Построившись в длинные цепи, мы пошли в наступление по залитой кровью равнине, и, завидев это, Великий царь бросил против нас оставшиеся колесницы. Но проку в них не было никакого, поскольку лошадям, хвала богам, было не увернуться от наших стрел. А я заготовил их впрок в изрядном количестве, и нас ими снабжали по мере надобности мальчики-оруженосцы. Словом, до нас докатило совсем немного вражьих колесниц, но и они были уничтожены до того, как успели врезаться в наши ряды.

Итак, колесницы были остановлены, а возницы – убиты, однако ж оставались еще построенные в каре Бессмертные. Мы обстреливали их из луков до тех пор, пока у нас не закончились стрелы, после чего, придя в неописуемый раж, они ринулись в атаку. Мы не стали дожидаться, когда они насадят нас на свои длинные копья, а, поднырнув под них, бросились на атакующих с короткими мечами – тогда-то и закипело побоище, жестокое и отчаянное, поскольку захватчики были закованы в кольчуги, а эфиопов защищали только короткие безрукавки из бычьей кожи.

Так мы бились, пока нас не начали теснить. В конце концов дело обернулось против нас – мы сотнями падали как подкошенные. И я уже подумал, не отступить ли нам на холмы, тем более что неприятель заметно превосходил нас численностью, а мы совсем выбились из сил. И вдруг – о чудо! – когда все, казалось, обернулось против нас, со стороны Амады послышался громогласный клич, и из распахнутых настежь городских ворот выкатили остатки фараонова войска числом, может, восемнадцать или двадцать тысяч человек. При виде этого я снова воспрял духом.

– Держитесь! – крикнул я нашим. – Держитесь!

И вот мы держались.

Египтяне с ходу набросились на неприятеля, и над их головами я видел реющее знамя фараона. Мало-помалу битва сместилась к берегам Нила, при этом мы находились на севере, египтяне наступали с юга, а неприятель метался между нами. Он пытался обойти нас с фланга, и ему бы это удалось, но тут на глади Нила показались какие-то корабли. Поначалу я подумал, что наше дело худо, ибо это могли быть струги греков или киприйцев, но вскоре я разглядел знамя Саранчи, развевавшееся на носу одного из них, и понял, что это те самые корабли, которые оставили себе пять тысяч наших воинов, спалившие остальную часть флотилии Великого царя. Вот они подошли к берегу, и с их палуб на прибрежный песок ринулось скопище из пяти тысяч воинов, или сколько их там было; не успев ступить на берег, они бросились крушить остатки восточных полчищ.

Мы пошли в атаку последний раз, а египтяне тем временем наседали с юга. Наконец – ха-ха! – ряды Бессмертных дрогнули. Мы вклинились в них. Я увидел фараона – узнал его по урею на шлеме. Он был ранен и окружен со всех сторон. Один из Бессмертных, здоровенный детина, ринулся на него с копьем и пронзил насквозь.

Фараон пал.

Я накинулся на злодея и сразил его, рубанув мечом по шее, но мой меч зацепил его кольчугу и разбился. Битва разгорелась с новой силой, меня оттеснили в сторону, и я увидел только, как фараона понесли прочь с поля брани. И тут – ба! – неподалеку от меня возник сам Великий царь на золоченой колеснице, Великий царь во всей своей славе, каким я видел его когда-то на далеком Востоке. Он тоже признал меня – и пустил в мою сторону стрелу из лука, думая, что это мой старый, добрый лук, не дающий промаха, при этом он вскричал: «Умри же, египетский пес!» Стрела пробила мой шлем, но голову не задела. Я было рванул к обидчику, но достать его не смог.