на мгновение представляется, что у меня впереди целый день в Париже, с тобой. Мы так мало успели увидеть, сделать. А после Парижа мы могли бы поехать в Венецию. Это дворец, созданный из воды и теней. И балы-маскарады…

Корделия шагнула к Мэтью, положила руки ему на грудь, и он ахнул от неожиданности. Стоя так близко, она чувствовала аромат его одеколона, свежий, как морской бриз, на этот раз не смешанный с запахом бренди или вина.

– Мы не можем вечно путешествовать, Мэтью, – прошептала она. – Мы не можем вечно бежать от реальности.

Вместо ответа он поцеловал Корделию. И она разрешила себе забыться, не думать ни о чем, кроме этого поцелуя и его нежных объятий. В нем не было огня, как в тот вечер в Париже, когда их сердца разрывались от отчаяния, когда они оба стремились лишь избавиться от одиночества и заглушить душевную боль. Сейчас ее обнимал тот Мэтью, которого она любила: прекрасный юноша с ясным, острым умом и ранимым, чувствительным сердцем, чью жизнь омрачала затаенная печаль. В его поцелуе была любовь, а не страсть.

Разиэль, я не хочу, чтобы ему было больно. Только не так, как в прошлый раз. Она стояла, обнимая его, слушая биение его сердца, и, наконец, он поднял голову и взглянул на нее в смятении.

Значит, тоже почувствовал это.

– Корделия? Что-то не так?

– Мэтью, – прошептала она. – О, мой дорогой Мэтью. Мы должны прекратить.

Корделия почувствовала, как он замер, как напряглось его прекрасное тело.

– Прекратить что? Прекратить путешествовать? Я понимаю, – уже более спокойно добавил юноша. – Я не имел в виду, что мы должны бросить все и бежать из Лондона немедленно. Мы останемся, будем защищать наших друзей и наш город, избавим тебя от Лилит…

– И что потом? Что, если мы решим все эти проблемы? Что будет потом?

Дрожащим голосом Мэтью произнес:

– Я знаю, что сейчас я… ужасно выгляжу. Но Кристофер уверяет, что я поправлюсь через две недели. С этим будет покончено навсегда, и я смогу начать новую жизнь…

– Излечиться от физической зависимости недостаточно, – напомнила Корделия. – Тебе все равно рано или поздно захочется спиртного.

Он поморщился.

– Нет. Я ненавижу эту гадость. Я ненавижу себя таким. Ты знаешь, – воскликнул он, – знаешь, из-за чего все это началось. Ты сможешь помочь мне, Маргаритка. Ты ведь не откажешься пойти со мной к моим родителям, и вместе мы расскажем им, что я натворил. Я знаю, сделанного не воротишь, но эта рана до сих пор не затянулась, и именно в ней причина того, что произошло со мной потом.

Он говорил быстро, задыхаясь; жилка на шее трепетала. Через несколько мгновений он с нетерпением произнес:

– В чем дело? Скажи же что-нибудь, прошу тебя.

В его голосе Корделия услышала страх и отчаяние, и ей сделалось не по себе. Девушка подумала, что должна как-то утешить его, убедить в том, что он может рассчитывать на нее.

– Я пойду с тобой к родителям, Мэтью, – пообещала Корделия. – Что бы ни случилось, я буду рядом с тобой каждый раз, когда вернется чувство вины. Я буду напоминать тебе о том, что ты – хороший человек, что ты достоин прощения и любви.

– Но тогда… – Мэтью вглядывался в ее лицо. – Если ты всегда будешь рядом со мной…

– Когда я выходила замуж за Джеймса, предполагалось, что мы разведемся через год. И я радовалась тому, что мне предстоит целый год счастья, – сказала Корделия. – Вы, мои друзья, считали, что я приношу жертву, но все было наоборот. Я говорила себе, что если я получу этот год с Джеймсом, всего лишь год, то воспоминания об этом времени будут поддерживать меня всю оставшуюся жизнь. Что у меня останется сокровище, воспоминания о семейной жизни с тем, кого я любила с четырнадцати лет…

– Маргаритка.

Она видела, что ему неприятно слышать эти слова, и на мгновение пожалела о том, что произнесла их. Но это было необходимо. Он должен был понять.

– Тебе не следовало… Ты совершила ошибку. Ты заслуживаешь лучшего.

– И ты тоже, – прошептала Корделия. – Мэтью, мои чувства к Джеймсу остались неизменными. И ты здесь ни при чем. Ты заслуживаешь того, чтобы твоя возлюбленная обожала тебя, потому что ты прекрасен и душой, и телом. Та, которую ты выберешь, должна отдать тебе всю себя, без остатка. Но я этого сделать не могу.

– Потому что ты все еще любишь Джеймса, – безжизненным голосом произнес Мэтью.

– Я всегда любила его, – сказала Корделия с грустной улыбкой. – И всегда буду любить. Я не могу этого изменить; эта любовь – часть меня, как мое сердце, душа или… или Кортана.

– Я готов ждать сколько угодно… – У Мэтью был вид человека, которому вынесли смертный приговор.

– Нет, – покачала головой Корделия и почувствовала себя так, словно намеренно разбила какой-то хрупкий, драгоценный предмет. – Я не могу и никогда не буду любить тебя, как ты желаешь, Мэт. Не смогу дать тебе любовь, которой ты достоин. Я не знаю, как будут складываться дальше мои отношения с Джеймсом. У меня нет никакого плана, я не приняла решения. Но я знаю одно. Я знаю, что не должна… – У нее перехватило дыхание, и слезы выступили на глазах. – Не должна давать тебе ложную надежду.

Мэтью поднял голову. Его взгляд испугал Корделию – такой взгляд был у ее отца, когда он проигрывал в карты крупную сумму.

– Неужели меня так трудно полюбить?

– Нет! – в отчаянии воскликнула Корделия. – Наоборот, тебя слишком легко полюбить. Так легко, что… что это и привело к беде.

– Но, несмотря на это, ты меня не любишь. – В его голосе была горечь. – Я все понимаю, ты высказалась достаточно ясно; я пьяница и останусь пьяницей…

– Это неправда, и дело совсем не в этом, – перебила его Корделия. – Мое решение никак не связано с твоей… проблемой, это здесь совсем ни при чем…

Но он уже пятился прочь от нее, его золотые волосы разметались. Зеленые листья разлетелись по ковру.

– Это невыносимо, – прохрипел Мэтью. – Я больше так не могу.

Он отвернулся и быстро вышел, оставив Корделию одну; ее сердце стучало так, будто она только что пробежала сотню миль.

* * *

Томас думал, что, как только они приедут на бал, Алистер бросит его и присоединится к своим приятелям, Пирсу Уэнтворту, Огастесу Паунсби и прочим, с которыми он не расставался в Академии Сумеречных охотников.

Но Алистер удивил его. Он никуда не ушел. Конечно, юноша не уделял все свое внимание исключительно Томасу. Они несколько раз останавливались, чтобы