как дыхание, а он, напротив, чересчур придирчиво и избирательно использует свое перо, хотя изображаемый предмет — жизнь — вокруг него постоянно. Его искусство, как объясняет себе Филипос, заключается в том, чтобы заставить звучать обыденное, но неожиданным образом. И тем самым пролить свет на человеческие поступки, на несправедливость мира. Но он просто не умеет творить так, как она.

В их любовных играх жена порой удивляет Филипоса, передвигая его руки и ноги, демонстрируя свои желания так полно и властно, что он чувствует себя куклой Малютки Мол. Это ужасно возбуждает. Насытившись, она отстраняется от мира, оставаясь лишь дышащей плотью, пока он выпутывается из объятий. Глядя на ее распластавшееся в забытьи тело, он чувствует, как вновь поднимается на поверхность беспокойство: а что, если он просто бумага, камень, палочка угля, которые удовлетворяют ее ночные вожделения? Когда он проявляет инициативу, она отдается так страстно, что сомнения исчезают… только чтобы всплыть позже, в назойливом подозрении, что некая часть ее души скрыта от взгляда в запертом чулане, ключи от которого ему не доверены. Он все это выдумал? Но если нет, то винить надо только себя, всему причиной его необдуманное обещание насчет дурацкого дерева. Всякий раз, вспоминая о нем, Филипос морщится, это изводит его, гложет изнутри. Нужно найти наконец топор для этой плаву.

Большая Аммачи влюблена в невестку. Она с восхищением наблюдает, как счастливы молодые, как увлечен ее сын молодой женой. Еще до свадьбы он рассказал матери о том, что теперь стало очевидно: Элси не должна заниматься домашним хозяйством. Она настоящий большой художник. Большая Аммачи притворно возмутилась: «А кто сказал, что мне нужны помощники? Что я буду делать, если передам хозяйство? Что мне, читать твою колонку, пока не прожгу дырку в газете?» Ее вполне устроит, если Элси будет делать только то, что сама выберет. Элси выбирает подолгу сидеть в кухне на низкой табуретке, мешками просеивать рис, смеяться над болтовней Одат-коччаммы, внимательно слушать рассказы Большой Аммачи. Привязанность Большой Аммачи к Элси растет день ото дня. Мать Элси умерла совсем молодой, кто же рассказывал девочке сказки, называл ее муули, расчесывал волосы и отправлял на масляный массаж? Большая Аммачи делает все это и даже больше. И всякий раз, когда бы ни появилась Элси, ее хвостик, Малютка Мол, сопровождает ее. А еще у них часто бывает Лиззи, жена Управляющего Коры; они с Элси очень скоро становятся близки, как сестры.

Элси одобрила проект, и стройка началась. Их спальня (в прошлом спальня его отца) увеличена в три раза. Треть стала кабинетом Филипоса, с книжными полками по двум стенам и альковом для радиоприемника в дальнем углу, а оставшиеся две трети отданы под собственно спальню. Для студии Элси залили цементом патио, которое тянется на двадцать пять футов от задней стены их новой спальни. Спальню, студию и патио покрывает островерхая крыша, черепичная, а не соломенная. Патио окружает кирпичная стенка высотой по колено, от непрошеных визитов коров и коз она защищает, но не заслоняет света. Сзади расположены широкие распашные ворота. Рулонные жалюзи из койры по трем сторонам патио можно опускать, укрываясь от солнца или дождя. Шофер привез из Тетанатт-хаус художественные принадлежности Элси: холсты; стопки неоконченных картин; коробки с кистями, карандашами и перьями; деревянные ящики с красками в тюбиках и банках; мольберты; столярные инструменты; бочонки скипидара, льняной олифы и лака. Запах краски и скипидара вскоре становится столь же привычным в Парамбиле, как и аромат жареных горчичных зерен.

Большая Аммачи случайно стала свидетельницей, как Благочестивая Коччамма заказывала Элси свой портрет («маслом, как у Раджи Рави Вармы»). Элси нерешительно возражала. Возможно, когда-нибудь позже. И вежливо добавила, что, она уверена, Благочестивая Коччамма понимает три важные вещи: художник волен изобразить ее так, как посчитает нужным, модель не увидит работу до тех пор, пока та не будет закончена, и портрет будет принадлежать Элси независимо от того, кто его заказал. С каждым ее словом челюсть у Благочестивой Коччаммы отвисала все ниже. И только присутствие Большой Аммачи удерживало женщину от резкого ответа. С лицом, багровым от гнева, дама возмущенно удалилась.

Случайно или намеренно, но задушевные разговоры между Лиззи и Элси приводят к тому, что первой моделью становится Лиззи. Филипос жалеет, что не может слышать их долгие беседы. Он отмечает, что Лиззи уже две недели как ночует в Парамбиле, но прежде не задумывался об этом, пока Мастер Прогресса не сообщает, что Кора сбежал. Кредитор обнаружил, что Кора подделал документы на землю, которую предложил в залог, оригиналы находятся у другого кредитора, и тот кредит тоже просрочен.

— Может, бегство и вправду лучший выход, — вздыхает Мастер.

Филипос изумлен тем, что на лице Лиззи не дрогнул ни один мускул. Она ни слова никому не сказала, и никто не поставил ей это в вину. Ровно в тот день, когда становится известно об исчезновении Коры, Филипос получает возможность первым увидеть Портрет Лиззи; на картине видны и самообладание Лиззи, ее спокойствие и хладнокровие, но при этом очевидно, что Парамбиль — это ее дом. А еще Филипос с потрясением обнаруживает на портрете то, чего не замечал в самой модели живьем, — гнев Лиззи, несомненно связанный с дурацкой историей, в которую впутался Кора. Когда Филипос стоит перед картиной, в комнату заходит Лиззи посмотреть на готовую работу, она замирает перед ней так надолго, что Филипосу становится неловко. Они с Элси потихоньку выходят. Когда Лиззи наконец появляется на пороге студии, лицо ее светится новой решимостью. Она молча нежно обнимает Элси, кивает Филипосу, а потом отправляется к себе домой.

Семья никогда больше не увидит ее вновь. На следующее утро они узнали, что ночью Лиззи исчезла. Большая Аммачи убита горем — она потеряла дочь.

— Я сказала, что она может остаться у нас навсегда. Что здесь ее дом. Она не попрощалась со мной, потому что не могла соврать про то, куда направляется. Думаю, она поняла, что ее долг быть с ним, где бы он ни скрывался.

Элси рыдает, решив, что именно портрет каким-то образом спровоцировал бегство Лиззи.

— Если это и так, — утешает Филипос, — то по лучшей из причин. Думаю, в твоей работе Лиззи впервые увидела себя по-настоящему, увидела собственную силу. Она давно знала, что Кора не в состоянии наладить свою