Кристиан может рассердиться, сказать, чтобы она не лезла в чужие дела, выгнать ее… Подобная ссора, возможно, навсегда разделит их, и леди хотела ее избежать. Это было бы ужасно, но все же лучше, чем два других варианта. Пусть все закончится грубостью, злостью, но во всяком случае честно.

И последняя возможность: он предоставит ей какие-то объяснения. Скажем, она видела не аборт, а какую-то другую операцию… Быть может, Бек пытался спасти Марианну после трудов коновала с окраин, а помалкивал он об этом ради своей пациентки… Такое было бы лучше всего.

Но возможно ли это на самом деле? Быть может, она не обманывает себя? Ну, а если врач скажет ей что-то подобное, поверит ли она ему? Или вновь вернется к прежнему состоянию – полному сомнений, страха и ужасных подозрений в совершении преступления, куда более страшного?

Пригнув голову к коленям, Калландра сидела, не замечая, как летит время. И постепенно поняла, что встречи не избежать. Она должна увидеть Кристиана лицом к лицу и выдержать все последствия откровенной беседы с ним. Иного разумного выхода у нее не оставалось.

* * *

– Входите.

Калландра твердой рукой распахнула двери и шагнула внутрь. Она дрожала, и ноги едва держали ее, но нерешительность была забыта: миссис Дэвьет все продумала и больше не представляла себе другого варианта действий.

Кристиан сидел за столом. Увидев посетительницу, он поднялся с любезной улыбкой на усталом лице… Было ли это следствием бессонницы или вины? Леди Дэвьет сглотнула, не в силах сделать вдох – ей было почти что больно дышать.

– Калландра? С вами все в порядке? – Бек пододвинул ей кресло и постоял рядом, пока она садилась. Она собиралась остаться стоять, но обнаружила, что соглашается на его приглашение, тем самым оттягивая миг неприятного разговора.

– Нет, – миссис Дэвьет пошла в атаку без всякого предупреждения, едва хозяин кабинета возвратился на место. – Я крайне встревожена и наконец решила поговорить с вами, поскольку не могу больше уклоняться от этого разговора.

Кровь отхлынула от лица врача, заставив его побледнеть. Темные круги у него под глазами казались синяками. Голос его звучал спокойно, но тем не менее в нем слышалось напряжение:

– Итак, слушаю вас.

Все оказалось куда хуже, чем предполагала леди Дэвьет. Ее возлюбленный выглядел таким потрясенным, словно бы сам ожидал приговора.

– Вы кажетесь таким усталым… – начала Калландра, гневаясь на себя. Это была такая глупая и бесцельная фраза!

Грустная легкая улыбка тронула губы ее собеседника.

– Сэр Герберт не исполняет свои обязанности, и я делаю все, что могу, и для его пациентов, и для моих собственных. – Он чуть качнул головой. – Но все это неважно. Расскажите мне о своем здоровье. Какая боль вас снедает? Что вас мучает?

Как глупо! Конечно же, он устал, должно быть, измучился, работая за двоих! А Дэвьет даже не подумала об этом… И остальные попечители тоже, насколько ей было известно. «Как же некомпетентны все мы! – вздохнула она про себя. – На собраниях нас волновала только репутация госпиталя!» И теперь Бек считает ее больной? Вполне естественно! С чего иначе у нее трясутся руки и дрожит голос?

– Я не больна, – ответила Калландра, встречаясь с ним глазами, и в голосе ее послышались извинение и боль. – Я предельно обеспокоена своими подозрениями.

Наконец она призналась себе, ничего не скрывая, в том, что любит этого человека. Слова эти принесли ей долгожданное облегчение. Леди Дэвьет видела сочувствие на умном тонком лице медика. Что бы он ни натворил, обаяния у него не отнимешь. Если его не станет, в душе ее откроется рваная рана… Так корни гигантского дерева вырывают из земли целый пласт, если его выкорчевать.

– Какими же? – проговорил доктор, глядя на собеседницу. – Вы знаете что-то о смерти Пруденс Бэрримор?

– Нет, надеюсь, что нет…

– Тогда что же вас беспокоит?

Момент наконец настал.

– Не так давно, – начала попечительница госпиталя, – я случайно вошла, когда вы были заняты операцией. Вы, должно быть, меня не заметили, и я молча вышла. – Бек глядел на нее, не говоря ни слова, и лишь между бровей у него залегла небольшая тревожная морщина. – Я узнала пациентку. Это была Марианна Гиллеспи, и, по-моему, вы делали ей аборт.

Можно было не продолжать. По лицу Кристиана, на котором не было ни удивления, ни ужаса, Калландра поняла, что не ошиблась. Она попыталась успокоиться и забыть про свою душевную боль. Придется расстаться с ним, придется понять, что нельзя любить человека, который способен на подобные вещи! Пусть у нее в душе будет жуткая рана, но и она когда-нибудь в конце концов заживет.

– Вы правы, – согласился Бек, и в голосе его не было слышно ни вины, ни страха. – Она забеременела в результате насилия, совершенного ее зятем. Зачатие произошло недавно… меньше шести недель назад. – Врач смотрел на собеседницу с грустью, и на лице его читалась боль, а не стыд. – Мне случалось выполнять аборты и прежде, – спокойно проговорил он, – если ко мне обращались достаточно рано, в первые восемь-десять недель, а ребенок являлся плодом насилия, или если женщина была чересчур молода для родов – мне случалось иметь дело с двенадцатилетними! – или же если она была слишком слаба и беременность вместе с родами, по моему суждению, могла стоить ей жизни. Но не в других обстоятельствах и не за плату. – Калландра хотела остановить его и что-то сказать, но горло ее стиснуло смазмом, и она не смогла произнести ни слова. – Мне жаль, что подобные операции настолько отвратительны для вас. – Призрачная улыбка прикоснулась к его губам. – Мне действительно очень жаль. Вы должны знать, как глубоко я привязан к вам. Конечно, мне не следовало бы говорить об этом, поскольку я связан браком и не могу предложить вам достойного положения. Но чтобы вы не сомневались, признаюсь: я все обдумал давно и глубоко. Я даже молился. – Он слегка усмехнулся. – А потом решил, что это правильно и допускается Богом. Неужели даже в таких случаях женщине отказано в праве решать? И я не могу отказаться от своего мнения даже ради вас!

Теперь леди Дэвьет уже боялась за Бека. Его уличат… погибнет его карьера, последует тюремное заключение. Страх снедал ее.

– Виктория Стэнхоуп… – выговорила она хриплым голосом, всем сердцем жалея ту девочку в сиреневом платье с измученным лицом, в глазах которой оставалась надежда. Надо выяснить и это прямо сейчас или забыть о ней. – Это не вы делали ей аборт?

Лицо врача выразило глубокое горе.

– Увы, я бы, конечно, прооперировал ее, поскольку ребенок был результатом инцеста и совращения – виноват был ее брат Артур, Господь да смилуется над ним! Но ей оставалось только четыре месяца. Было слишком поздно. Я ничего не мог сделать и до сих пор жалею об этом!

Так, за какие-то минуты вся картина переменилась. Бек не пытался нажиться на нелегальных операциях, а помогал слабым и отчаявшимся, попавшим в непереносимую ситуацию. Имел ли он право поступать так? И греховны ли подобные операции?