— Ого! — сказали неторопливо казаки. — Однако же это будет расстояние, да еще в гору! Ого!

— И от то ж обидно, — продолжал дядя, показывая в угол огорода арбузной коркой, — обидно, что копанка-то есть! Вон она! Здеся! Вон же ж она, где пацаны сидять! Отодвиньтеся, хлопцы, вона она, у забора, шо в траве, но она у меня бутом окольцованная, очень даже аккуратно...

— Конечно, — согласились казаки. — Обязательно обидно, когда копанка есть, а воды нема!

— Так вот есть же и вода! — сказал дядя, гоня босой ногою кота, который вылез откуда-то и стал тереться о его колено. — Уйди, Вася! Не до тебя... Так вот же есть же и вода! Но понакидали туда всякой дряни,и заилилась копанка вся.

— Беда! — сказали гости, звеня стаканами и выпивая. — Конечно, заилилась, ежели, к примеру, воду не вычерпывать.

— Однако можно было бы и вычистить! — сказал дядя, с треском разламывая новый арбуз. — Отчего же не вычистить, когда время будет...

— Конечно, — согласились его товарищи. — Когда будет время, оно, конечно! Да где ж его, время, взять? Нема ж його! Совсем нема!

— И время можно бы найти...

— Конечно же... — сказали казаки, — смотреть жалостко, як бидна жинка надрывается. Особенно горлом...

— Но не скрою! — сказал дядя полушепотом, — не скрою, что лезть я в эту копанку опасаюся... Совсем было уж собрался и весь инструмент приуготовил, чтобы вычисить -— вон у сарая стоит, но опасаюся... Опастко мени туды лезть! Дюжа опастко!

— Ого! — сказали казаки. — А что ж оно, к примеру, такое?

— От и то ж! Что гостил у меня, недели с три назад, начальник милиции! Такой же хороший человек! Прелесть человек!

— Кто ж не знает! Очень даже хороший!

— И справедливый! В том-то и дело! Даже очень!

— Настоящий казак! Что выпить, что пошутить, а что и потанцювать пид случай...

— Ого, кто же не знает! У него и отец, и дед были первые танцоры...

— Так вот же ж и беда! Завели мы патефон, и начал он приплясывать, а портупею с наганом не снял. И до того ж хорошо танцевал: и вприсядку, и на носках, и даже арабским перебросом через голову...

— Да ты шо! Надо ж, как славно танцюе человек... Так вот и отец же его танцювал, пока на войне ноги не лишился! А он же танцюе, как отец, а, може, ще и лучшее!

— От то и беда! Как он через голову пошел, так у него пистолет же из кабуры выскочил и как раз в эту копанку... Только булькнуло!

— Ахххх, — сказали казаки. — Надо ж, какая незадача! Вот человеку горе...

— Сунулися искать. Да там железок всяких, и заилилась вся... Он же граммов шестьсот, пистолет-то, так может и в ил уйти... Не видно. И вот, — закончил дядя, — баба кричит, и мне ее жалко — я же не каменный, но я ж опасаюся туда лезть! Оно же заряженое! Я полезу, а оно сработает! Две войны прошел целый, а тут могу пулю получить!

— И не надо лезть! — сказали гости в один голос. — Совсем туда лезть и неразумно! Закопай ее к чертовой матери, а новую рядом отрой! Копанку! Тут же вода близко! Она ж весной в подвалах стоит...

— Так вот же и обидно! Уж совсем было чистить собрался, и вон инструмент же весь приуготовил, и кошку, и багор, вон у сарая стоит... И ведро ж на веревке, гразь вынать, приготовленное... А вон как оно оказалось...

Всю ночь мы, пятеро братьев, при свете велосипедной фары и луны выскребали колодец, вытащив оттуда железа на два трактора, не меньше. Когда утром в изнеможении, мокрые и грязные, как поросята, повалились мы на траву около копанки, больше всего опасаясь, что дядя нас будет ругать, он не стал этого делать, а только спросил скучным голосом:

— Ну, шо, козаки, нема пистолета?

— Нема.

— Должно, в ил ушел!

— Да в какой ил, мы уж чуть метра на полтора ниже выкопали!.. — начали спорить братья.

— От и то ж! А може, его и не було, пистолета, — раздумчиво сказал дядя, почесывая пузо с красным рубцом от резинки трусов. —А то ж, я думаю, шо он, начальник-то милиции, уже бы и сам до центра Земли докопал. Пистолет-то у него, небось, казенный! Терять нельзя! Наверно, он его отстегнул, когда танцовать начал. Пистолет же тяжелый. Оно ж мешает! А ну, хлопчики, у меня тут песок приготовлен, покидайте его в копанку на дно. Шоб вода чистая была. Шоб хвильтовалася... От... так от... А я схожу машину поищу, металлолом вывезти.

Через много лет, когда я уже получил лейтенантские погоны, мне вдруг открылся весь дядин умысел. Но, сидя в караульном помещении, далеко за Полярным кругом, где от нечего делать, на дежурстве, я чистил пистолет, что намозолил мне руки, и чуть не заплакал от нежности, вспоминая и дядю, и огород, и визгливые тетушкины причитания, и арбузы, и два дня праздников, когда мы прогуливали вырученные за железо деньги. Их хватило чуть не на целый ящик мороженого...

Где она, наша копанка, что немигающим синим оком глядит в бескрайнюю вышину кубанского неба? Шевелят ли на дне ее песок чистые ключи? И держится ли на ее тихой воде осенью сухой ореховый листок? Жива ли она еще?

На Кавказе, в Тхамахе, выезжаем на «ауди» с подворья Юры Свидина, у выезда на горную дорогу догоняем трактор «Владимирец», что, качаясь, как лодка на волнах, на дорожных ухабах, деловито лезет в гору. В кабине — крошечный чумазый казачонок. Едем рядом. Юра открывает окно.

— Слава Кубани! — кричит он, поравнявшись с трактором.

— Героям слава! — чирикает в ответ мальчонка.

— Гриша, а где батька?

— Та на мосту! Мост же ж размыло, так я вот еду...

— Так ты, что уже до педалей достаешь?

— Та ни, так еще не достаю... Отец вот наварил выше, так уже и достаю... Я на этом тракторе ездию, а отец на ДТ на своем, на гусеницах. Там мине тяги еще тяжеловаты, а тут руль, так ничего...

— А хто ж бычков пасе?

— Та нихто! Воны и так опасно ходють. Тут округ шакалы с горы набежали, так оны ж и опасаются.

— А бычков не заедят?

— Та нет... Они уже большие. Та и лето... А к осени мы тех шакалов постреляем. Вы ж ружье не привезли?

— Та нет же, вот же забыл в городе!

— Вы ж привезить. Охота поглянуть, шо ето за «Сайга» за такая. Был голос, шо это «Калач»?

— Та ни. То карабин.

— Ну, вы ж привезить, постреляймо. Вы ж обещалися. А то меня в этом году в школу отвезуть. В первый класс пойду. Та ишо же брать не хотели! Говорят, мал ишо, год не вышел, отец еле упросил. Ха! А я ж уже к исповеди ходил! Батюшка казали, шо можно и так мне Святых Даров приобщаться, так я же настоял! Шоб совестью не страдать!

— Через чего ж?

— Да я тута, дядя Юра, сильно как осерчал, так уж и по-матному сорвалося.