Действительно, странно. Бывают, конечно, машины с большой охраной, товар везут разный. Но так, чтобы каждый, если верить гному, грузовик шёл с большой охраной, — такого точно покуда наблюдать не доводилось. Эдак десяток-другой грузовиков в город войдёт, что для Пограничного даже ниже нормы, — и в городе рота вооружённых бойцов. Даром что они винтовки в оружейки сдали: кого этим обманешь? Оружие и в тайниках в машинах может быть, и в тюках с товаром, да и оружейку с одними пистолетами вполне отбить можно, там человек пять дежурит из комендантского взвода, не больше.

— А ты чего один, кстати? — спросил я своего случайного собеседника.

— Старший наш наверху, договаривается о чём-то, двое племянников с ним, для солидности. Охраны четверо, они за покупками пошли. И второй шофёр с ними, а больше никого, — с потрясающей откровенностью изложил диспозицию гном.

— Понятно. Ну, будем знакомы, — сказал я и стукнул покрытым глазурью глиняным боком своей кружки по кружке гнома: — Александр, Волковым прозывают.

— Орри Кулак, — приподнял гном перед собой свою ведерную кружку.

— А почему Кулак? — удивился я.

Спрашивать смысл прозвищ у гномов невежливостью не считается, скорее даже наоборот — могут обидеться, если не спросишь.

— Угадай. С трёх раз, — сказал гном, вытянув руку перед собой и сложив широкую ладонь, где каждый палец был толщиной с сардельку, в гигантский кулак.

— А работоспособность? — чуть съехидничал я.

— Шутник, да? — ухмыльнулся гном. — Жаль, тут ломать ничего нельзя, а на улицу идти дрова ломать — место потеряем. Людно сегодня.

— Да, людно, ничего не скажешь. Не помню такого раньше среди торгового дня, — согласился я с ним и с удовольствием отпил пива из кружки.

— О том и речь. Я тут часто бываю, самое малое — неделю в каждые два месяца. А такого наплыва народу не помню.

Вот так. Не помнит. И я не помню, но у меня и опыта посещения Пограничного не так много: всего однажды судьба ненадолго заносила в эти края, зато как раз в разгар торгового сезона. Нет здесь охотнику работы — всем егеря занимаются. Но уж коль мне кажется, что тесновато в городке стало, то опытному в местной действительности гному обратить на такое внимание сами боги велели. Он и обратил. Не нравится мне это всё. И чем дальше — тем меньше нравится.

Я краем глаза увидел, как кабатчик Пень остановился, глядя на кого-то, стоящего на лестнице. Присмотрелся — там стоял некто в коричневом мундире, в высоких, до колен, шнурованных ботинках из красноватой кожи да галифе для верховой езды с тонким жёлтым кантом. На поясе у него была большая, украшенная серебряным гербом деревянная кобура с «маузером», на крышке которой покоилась его правая ладонь. Пальцы были унизаны массивными перстнями.

Стоящий у меня за спиной дружинник в таком же коричневом мундире напрягся — видать, тот, кто на лестнице, его рыцарь и есть. Как-то всё странно, напряжённо. И морды эти бандитские кругом. И войск в форте мало, потому что разом везде шалить начали, — вот и мечутся егеря туда-сюда-обратно, как цветы в проруби. Прикинуть, так кроме комендантского взвода, неполной роты пограничников, полуроты аэродромной обслуги да батареи небольших, в общем, полковых гаубиц — никого. А форт немалый, этих сил едва-едва хватит позиции занять.

Не нравится мне это, не нравится, что-то висит в воздухе, как грозовая туча, которая вот-вот разразится ливнем. И взгляды я не раз уже на себе перехватывал в этом кабаке. Скользящие, не пристальные, но недружелюбные. Очень недружелюбные. Просто аборигены, сюда для торговли приехавшие, так бы не смотрели. Они вообще никак не «смотрели» бы — просто не замечали меня, потому что я для них никто и звать меня никак.

— Знаешь, Орри, ты бы своих ребят собрал, — негромко сказал я гному. — Что-то не нравится мне всё это. И заперся бы на денёк-другой в гостинице, пока напряжение не спадёт. Последний золотой я бы не поставил на это, но кажется мне, что здесь назревают большие неприятности.

— Думаешь? — глянул на меня из-под косматых бровей гном. — Вот и я всё думаю и думаю: зачем столько охраны с купцами сюда приехало? А иные из купцов так и на купцов непохожи.

Говорил гном тихо, так, чтобы, кроме меня, никто его слов в этом гвалте не расслышал. Значит, поверил, раз тон понизил: гномы тихо говорить вообще плохо приспособлены. Они даже когда молча стоят, их всё равно издалека слышно: сопят, пыхтят, в бороде скребутся.

Краем глаза я всё равно продолжал смотреть на так и стоящего на лестнице рыцаря. Тот тоже как будто чего-то ждал, поглядывая наверх, на второй этаж, будто какого-то сигнала ожидая. А Пень-кабатчик глядел на него. А многие глядели на Пня.

— Оружие заряжено или оно у тебя для красоты? — почти не размыкая губ, спросил я у гнома, оглядывая зал в поисках потенциальных союзников и не находя их. В основном все были аборигенами и вида для союзников малоподходящего.

— А как же, для красоты, — пробормотал гном, незаметно откидывая большим пальцем ремешок кобуры. — Только заряжено.

— Если сейчас что-то начнётся, то прорываемся на второй этаж, — пробормотал я.

Баронский дружинник сзади чуть не навалился на меня, дыша мне прямо в затылок. Гном незаметно из-под косматых бровей глянул на него. Значит, и вправду тот ведёт себя неправильно, но оборачиваться не буду — гном, кажется, всё понял.

Моя рука скользнула в подмышку, где в наплечной кобуре висел «кольт». Пусть все видят, что я свой револьвер не трогаю. А пистолет у меня с патроном в патроннике, хоть и не на боевом взводе. И предохранитель снят. Не пользуюсь я предохранителем: просто спускаю курок с боевого взвода. Умеющему это не помеха, зато стрелять можно сразу, как из револьвера. Незаконно скрыто носить пистолет, но мне можно — я при исполнении.

Пальцы легли на тёплую от ношения на теле резиновую рубчатую рукоятку. Я даже как будто ощутил запах оружейной смазки, идущий из-под куртки. Так всегда бывает, когда ты словно ощущаешь оружие не только телом, но и всей своей астральной проекцией, душой, сознанием. И знаешь, что начнёшь стрелять — и не промахнёшься.

На лестнице появился ещё один человек, в чёрном клобуке монашеского ордена Созерцающих. А это как могло случиться? Созерцающих запретили везде, и попадись такой на глаза патрулю — уже на гауптвахте сидел бы и судью ждал. А завтра уже висел. Наверняка наверху, в кабинетах, переоделся. А значит, в кабинетах те, кто планирует заварухой командовать. Зря он переоделся заранее. Зря. Теперь мне и улик не надо — достаточно на его амулет из круга с тремя направленными вниз остриями глянуть. Даже дети знают, что люди с таким амулетом вне закона.

Я гному прошептал:

— Который за мной.

— Понял, — буркнул тот.

Дружинник продолжал сопеть мне в затылок, но смотрел сейчас не на меня. Наверняка сигнала ждал. А сигнала-то, пожалуй, и не будет. Откуда знаю? А вот откуда!

Я выхватил пистолет из подмышки, вытянул руку с ним над левым плечом гнома, наведя оружие в лицо чернорясному, и дважды нажал на спуск. И словно весь мир замер в моём мозгу. Я даже успел заметить полет по дуге двух блестящих гильз из облачка дыма, затыльник рукоятки дважды же увесисто толкнулся в ладонь. Пулям лететь было метров шесть, не больше, и они попали туда, куда я и ожидал — в лицо Созерцающему, превратив его в красное облачко. А слева от моей головы со страшной скоростью пролетело что-то тёмное, и за спиной послышался треск ломающихся под могучим кулаком лицевых костей.