— Какой лёгкий. Что это? — удивился.

— Бальса. Дерево такое, растёт на Южных островах. Если на шею вешать, то не слишком оттягивает, амулет крупный. А некоторые по нескольку амулетов носят, вот и стараются их полегче делать.

— А чьё производство? — уточнил я.

— Дома ас-Пайор. Там теперь кто-то другой заправляет, после смерти самого ас-Пайора, но имя сохранили.

— Ещё бы не сохранить, — усмехнулся я. — Бэрах да ас-Пайор, двое великих. Одно имя половины всей лавки стоит. А что по качеству?

— Никаких проблем не было никогда.

— И сколько?

— За этот… — она постучала коротко обрезанным ногтем по звонкому боку амулета, — …сто ровно. И по семьдесят за каждый из тех, что будет привязан к этому. Сколько вам надо?

Да, это не копейки. Я даже задумался было: не тороплюсь ли с приобретением? Есть такое животное — жаба-душительница, и клешни у неё такие, что жуть. Вот они в меня и вцепились без всякой жалости. С другой стороны, мы без таких амулетиков обходимся, пока все вместе, под ручку, можно сказать, ходим. А стоит в стороны разбрестись, и тогда…

— А как далеко дотягивается? — поинтересовался я.

— На две западные лиги. Это если никаких магических аномалий рядом. На краю Дурного болота — помоги боги, чтобы шагов на триста хватило.

— А ещё что влияет? Горы там? Лес, например?

— Ничего не влияет, лишь бы по прямой не больше двух лиг было, — улыбнулась женщина. — Это же не радио.

В её голосе проскочила лёгкая насмешка над технократами пришлыми, которые даже за двести лет своего пребывания в этом мире так и не научились мыслить категориями магическими.

— А как активировать?

— Просто прикасаетесь тем пальцем, который вы сами определите как «управляющий», к нужной перламутровой пластинке. И держите не меньше двух секунд. Когда она задрожит, вы снова нажмёте пальцем на неё, и другой амулет будет дрожать до тех пор, пока вы не уберёте палец. И вы будете ощущать вибрацию, вот и поймёте, что он работает. Всё.

— А отключать?

— Он вообще не отключается. Если вы пять минут ничего не передаёте, вам снова потребуется его разбудить.

И впрямь вроде бы ничего сложного.

— А весь комплект — четыре амулета? — спросил я, намекнув на количество пластинок.

— Да. Можно и больше, но этот самый дешёвый.

— Чего уж там, давайте, — вздохнул я. — Главный амулет с тремя дополнительными и два противоядия. Считайте.

Я даже зажмурился, потому что и сам всё успел посчитать.

— Четыреста тридцать золотом. Или четыре тысячи девятьсот ассигнациями.

— Почему так? — поразился я.

— Потому, что в Вираце ассигнации берут дешевле, чем у вас, предпочитают золото. А у меня весь товар оттуда. В Тверском княжестве ничего из этого не производят.

Это верно, у нас алхимиков почти что и нет. Если навыками колдовства аборигены с пришлыми поделились, да и деваться было некуда, то алхимические секреты так и остались секретами внутри семей и сообществ. И защищены они не хуже, чем секрет бездымного пороха и тротила. Тут мы отстали от местных навсегда и составить им конкуренцию сможем не скоро.

— А чек как посчитаете?

— Как золото, разумеется. Мне его золотой монетой в банке обеспечат.

Я вздохнул с облегчением. Переплачивать шестьдесят золотых совсем неохота, у нас-то ассигнации к золоту один к десяти. Достал из поясной сумки чековую книжку, выданную мне в Тверском Торговом, затем несмываемый карандаш. Написал в графе «сумма» эту самую сумму, затем мы с женщиной прижали большие пальцы к двум кружочкам возле подписей. Через несколько секунд кружочки засветились, и я отдал чек ей. Теперь его не подделать, а банк не усомнится, следует ли его обналичивать. Ай да семья Беренсон: и тут заработала! Я ведь за эту книжечку в своё время по полтиннику за страничку заплатил.

Ну вот и уполовинились мои средства единым махом. Женщина собрала покупки в небольшой берестяной туесок с плотно подогнанной крышкой, завязала его цветными витыми шнурками и отдала мне.

— Спасибо. Заходите ещё.

— Зайду обязательно, — кивнул я и вышел на улицу, на солнечный свет.

Рынок гудел, торговля шла, посетителей было много. Локтями не толкались, но и малолюдством происходящее тоже назвать было бы трудно. А учитывая, что торговали здесь всё больше оптовики, лавки содержавшие в качестве своих торговых представительств, то в таком случае происходящее можно было назвать наплывом. Иногда это следует считать предвестником проблем — торговый люд старается сделать запасы или, наоборот, избавиться от товара, переведя всё в золото.

Патрулей на рынке вроде бы прибавилось. Комендант какие-то изменения тоже чувствует, наверное, или у него информации больше, чем у меня, что и немудрено, на самом деле.

Я не торопясь прошёл между лавками до конца рынка, после чего направил свои стопы в трактир «Водар Великий», где на вывеске был изображён конный рыцарь, в одной руке держащий копьё с флажком, а во второй несущий голову дракона. Насколько я помнил историю Вирацкого баронства, Водаром звали одного из предков тамошнего властителя, вроде бы освободившего своих подданных от налётов какого-то совсем потерявшего совесть дракона. Так было или нет — никто уже толком не знает, но легенда осталась.

«Водар Великий» был самым популярным трактиром на площади. Он занимал два этажа большого деревянного дома с резным крыльцом и длинной коновязью. На втором этаже размещались «кабинеты», где сидели серьёзные клиенты, где обсуждались дела и заключались сделки. Первый же этаж был общим, многолюдным — там собиралась публика попроще. И этот первый этаж «Водара Великого» представлял собой самый настоящий лабораторный срез местного общества. Так сказать, квинтэссенцию сути общества городка Пограничный.

Было тесно, шумно, чадно, суетно. Над гулом голосов и звоном посуды неслась развесёлая музычка из чёрной тарелки радиорепродуктора. Раньше здесь проигрыватель стоял, но какой-то пьяный ещё год назад пальнул в него из револьвера, после чего новый покупать никто не стал, раз не впрок.

Я с трудом протолкался к стойке, втиснувшись между гномом в кожаном водительском реглане и вирацким рыцарским дружинником в коричневом мундире с жёлтыми нашивками на левом плече. Ко мне подошёл сам кабатчик — Орас Пень, коренастый здоровяк из аборигенов, заросший дикой бородой, но с наголо бритым бугристым черепом, получивший такое прозвище за комплекцию и медленную речь, создававшую ложное впечатление его тугодумия.

— Пива светлого, — затребовал я, выкладывая на обитую латунью стойку медный полтинник.

Пень лишь кивнул, взял с крючка над головой глиняную кружку, подставил под тонкую янтарную струйку, потёкшую из крана. Пиво было у Пня в кабаке замечательное, его из Твери завозили. Лучше тверского в этом мире было разве что царицынское, но здесь им не торговали. До появления пришлых пиво в этих краях тоже варили, но было оно намного хуже — мутная кислятина, в сторону которой «чистая публика» даже не смотрела никогда. А теперь — пожалуйста, популярней всякого вина в наших краях стало, разве что аристократы не пьют: им это не положено.