Но его очень тревожил тот факт, что его пропаганда постепенно сворачивает на ложный путь. Когда во время совещания кто-то сослался на чудо-оружие, он буквально вышел из себя: «Да поймите же вы, наконец, что у нас ничего не осталось в запасе! Чудодейственного оружия не существует!»

Совершенно очевидно, что Геббельс видел спасение Германии не в последнем сражении, а в ссоре союзников. Он действительно рассчитывал на это. Своим ближайшим сотрудникам он как-то признался в доверительной беседе, что теперь войну можно выиграть только политическим путем, конечно, при том условии, что Германия останется достаточно сильной в военном отношении, чтобы с ней считались. «Разумеется, если мы еще будем живы. Впрочем, мы должны выжить, хотя истекаем кровью и силы наши на исходе».

Его убежденность основывалась на том, что Британию, как всегда, больше всего беспокоил баланс сил в Европе. «Можно с уверенностью сказать, что чем дальше в Европу проникает большевизм, тем больше у нас шансов прийти к соглашению с Западом. Я имею в виду политическое соглашение, за которым последуют переговоры о мире на приемлемых условиях. Если нам удастся задержать неприятеля на западе, в то время как русские все дальше продвигаются вперед, Англия встанет перед выбором: либо Европа будет большевистской, либо национал-социалистической. Третьего не дано. Следовательно, Англии придется выбирать из двух зол, а национал-социализм, несомненно, является для нее меньшим злом. Однако все наши доводы будут бесполезны, если мы не остановим противника на западе».

С точки зрения нациста, такой подход виделся весьма разумным. Однако будущего у него не было, так как наступление неприятеля на западе остановить было невозможно. Примечателен тот факт, что и это явилось результатом геббельсовской пропаганды.

Несколько месяцев кряду по радио и в газетах звучало: «Не пустить русских на землю Германии!» Изо дня в день людям живописали ужасы, которые их ждут, если в страну ворвутся русские. Геббельс не упускал даже малейшей возможности, чтобы лишний раз подчеркнуть жестокость врага. На своих совещаниях он открыто признавался в том, что сознательно преувеличивает и переиначивает факты. «Совершенно не важно, что мы откровенно лжем, когда говорим, что советский солдат Иван Иванович только грабит, убивает и насилует. Важно другое – мы должны вбить в сознание немецкого народа, что под игом русских его ожидает страшная судьба. И мы будем продолжать работать в этом направлении, пока каждый немец не поймет, что лучше погибнуть в бою, чем сдаться и оказаться в руках восточного противника».

15 марта 1945 года германская пресса опубликовала сообщение, которое может служить образцом такого рода пропаганды. В заметке говорилось, что все мужское население городка Ольс в Силезии было отправлено оккупационными войсками на принудительные работы. И куда же? В Сибирь! Газеты не утруждали себя доказательствами. И даже если бы это было правдой, то разве сами немцы не превратили людей на захваченных землях в бесправных рабов? Но те, кто направлял нацистскую пропаганду, настолько хотели представить русских жестокими поработителями, что им и в голову не пришло провести столь очевидную параллель, и предоставили сделать сравнение самим немцам.

Последствия кампании, которая подкреплялась сфабрикованными фотографиями избитых женщин и детей, искалеченных тел и другими фальшивками в том же роде, оказались противоположными тому, что ожидал Геббельс. Население тех областей Германии, которым угрожало вторжение русских войск, охватила паника, и миллионы мирных жителей бросились бежать, запрудив дороги и мешая передвижению своих же войск и организации обороны. Запуганные предстоящим вторжением русских иванов немцы сделали еще один вывод, который привел к полному провалу кампании Геббельса: большинство из них, в том числе и солдаты, решили, что при сложившихся обстоятельствах лучше не оказывать сопротивления американцам и англичанам и позволить им войти в страну. Но Геббельс как раз считал, что для Германии жизненно важно остановить наступление с запада, пока союзники не «проявят здравый смысл» – он действительно надеялся выиграть войну «политическим путем».

Оказавшись в затруднительном положении, Геббельс нашел единственный выход – точно так же живописать зверства западных союзников. Поворот в направлении кампании был произведен буквально мгновенно, без какой-либо психологической подготовки народа. Теперь западные армии представлялись как орда гангстеров, негров и евреев, которых обуяло желание уничтожить всех немцев или, по меньшей мере, стерилизовать их. Невероятная чушь подавалась проверенным методом нацистской пропаганды, то есть путем раздувания фактов. Например, министерство пропаганды получало довольно безобидное сообщение о том, что «в деревушке N пять или шесть негров вели себя непристойно, перебрав на празднике по поводу ее захвата». Двумя часами позже германское радио подавало слушателям гигантских размеров мыльный пузырь: «Полторы сотни негров самой отвратительной наружности ворвались в мирную деревушку N в долине Рейна и изнасиловали всех местных жительниц, которые не успели убежать или спрятаться. Это значит, что и западный и восточный противники обращаются с мирным населением совершенно одинаково».

Такого рода фальшивки стряпались слишком поспешно и небрежно, чтобы производить впечатление достоверности. Рассказы о зверствах солдат западных армий до такой степени подорвали доверие немцев к пропаганде Геббельса, что им даже жестокость русских стала казаться преувеличенной. Реальные случаи изнасилований, подкрепленные свидетельствами и документами, тоже казались ложью. Стоило министерству пропаганды сообщить о каком-либо случае грубого обращения русских с беззащитными гражданами, как в нем тут же начинали подозревать стряпню пропагандистов. Геббельс стремительно терял свой престиж.

Словно по иронии судьбы, именно тогда, когда в людях появился здоровый скептицизм, по Германии поползли самые фантастические слухи, распространявшиеся фанатичными приверженцами гитлеровского режима, которых Геббельс и на пушечный выстрел не подпускал к своей пропаганде. Люди шепотом передавали друг другу нелепые истории о новых бомбах, от взрыва которых повышалось давление воздуха и у человека лопались легкие, о веществах, которые замораживали все вокруг в радиусе нескольких километров и убивали все живое.

Немецкий народ ничему не верил и в то же время верил чему угодно. В таких условиях пропаганда стала рискованным делом.

Фронт стремительно приближался к границам фатерланда. Погода стояла на редкость холодная. Реки и озера замерзли, проселки обледенели и превратились в твердые дороги, благодаря чему танки могли продвигаться безостановочно. Из сводок германской армии исчезли названия населенных пунктов на чужих языках, их заменили хорошо знакомые немецкие города и деревни. Впервые за сто с лишним лет война пришла на землю Германии. Большинство гауляйтеров, обязанных защищать вверенные им округа, позорно бежали при первых отдаленных звуках русской канонады, передоверив героическую защиту городов гражданскому населению.

30 января, ровно через двенадцать лет с того дня, как нацисты пришли к власти, Гитлер назначил министра пропаганды Геббельса «защитником Берлина». Это было первым признаком того, что Берлину, колоссальному городу с тысячами зданий и миллионами жителей, с территорией около тысячи квадратных километров, грозила опасность осады. Его не защищали ни горы, ни широкие реки, и его оборона была в руках штатского.