— Да ничего страшного, — заключила Доркас, закончив осмотр видимых повреждений на моем теле. — Только малость натерто между ног, а? — добавила она с проницательной ухмылкой.

— Ой, смотрите, она краснеет, — сказала Молли, хихикая от восторга. — Тебе ведь наше ремесло в новинку, правда?

Мне ничего не оставалось, кроме как отпить большущий глоток эля, благо он оказался темным, насыщенным и весьма радовал своим вкусом, а ободок кружки очень удачно закрывал значительную часть моего лица.

— Не переживай, ничего страшного. — Молли ласково погладила меня по руке. — После завтрака я покажу тебе, где находятся кадки. Отмочишь свою мохнатку в теплой воде, и к ночи она у тебя будет как новенькая.

— Не забудь показать ей и кувшины, — вставила Доркас — С настоями душистых трав, — пояснила она мне. — Будешь залезать в лохань, плесни туда из кувшина. Мадам требует, чтобы от нас хорошо пахло.

— Приличным мужчинам нравятся чистенькие девушки, а кого устроит и грязнуля, тот идет в порт — там дешевле, — проговорила Пегги в нос, имитируя сильный французский акцент мадам Жанны. Девицы за столом покатились со смеху, но разом умолкли, когда помянутая хозяйка неожиданно появилась из двери в дальнем конце комнаты.

Мадам Жанна беспокойно хмурилась и выглядела слишком озабоченной, чтобы заметить прерванное веселье.

— Тсс! — шепнула Молли, увидев хозяйку. — Ранний клиент. Вот уж чего на дух не переношу, так это когда черт приносит их сразу после завтрака. Так и несварение заработать недолго.

— Не переживай, Молли, им придется заняться Клэр, — сказала Пегги, отбрасывая за спину свою темную косу, — Самая новенькая берет тех, кого никто не хочет, такой у нас порядок, — сообщила она мне.

— Сунь ему палец в задницу, — посоветовала мне Доркас — Лучший способ отделаться поскорее: этаким манером он быстро кончит А я, если хочешь, приберегу для тебя лепешку.

— Э–э… спасибо, — промямлила я.

Именно в этот момент взгляд мадам Жанны остановился на мне и рот ее сложился в испуганное «О!».

— Что вы тут делаете? — прошипела она, бросаясь ко мне и хватая за руку.

— Ем, — сказала я, вовсе не желая, чтобы кто–то прерывал этот процесс.

Я высвободила руку и взяла свою кружку с элем.

— Merde![9]— воскликнула мадам. — Неужели никто не принес вам утром еды?

— Нет, — ответила я. — И одежды тоже.

Я жестом указала на одеяло, которое в настоящий момент так и норовило свалиться.

— Nez de Cleopatre![10]— гневно воскликнула она и обвела помещение пламенеющим взглядом. — Немедленно прикажу выпороть эту никчемную горничную! Тысяча извинений, мадам!

— Все в порядке, — милостиво промолвила я, ощущая на себе изумленные взгляды соседок по столу. — Завтрак был чудесный, и знакомство с этими молодыми леди доставило мне удовольствие. Большое спасибо.

Я встала и даже изобразила поклон, настолько изящный, насколько это позволял мой своеобразный наряд, который приходилось придерживать.

— Итак, мадам, как насчет моего платья?

Под взволнованное тарахтение мадам Жанны, беспрестанно извинявшейся за причиненные неудобства, включая завтрак в неподобающей компании, и выражавшей надежду, что я не стану жаловаться на это месье Фрэзеру, я неловко поднялась еще на два пролета лестницы и попала в маленькую комнатку, уставленную вешалками с женскими нарядами на различных стадиях готовности. По углам громоздились рулоны тканей.

— Минуточку, пожалуйста, — сказала мадам Жанна и с глубоким поклоном оставила меня в компании портновского манекена, из груди которого торчало множество булавок.

Очевидно, именно здесь обшивали обитательниц заведения. Волоча нижний край одеяла, я обошла помещение, отметив несколько весьма специфических нарядов из чрезвычайно тонкой, полупрозрачной материи и искусно скроенных платьев, отличавшихся впечатляюще низкими вырезами. Однако там имелись и более пристойные образцы, например различные варианты платья–рубашки. Одну из таких вещиц я сняла с крючка и примерила.

Она была сшита из тонкого хлопка с низким присборенным воротом и вышивкой в форме ладоней, помещенных под грудью, на бедрах и ягодицах, то есть на тех соблазнительных местах, где стремятся оказаться мужские руки. У платья не успели подшить подол, но в любом случае этот наряд обеспечивал мне гораздо больше свободы движения, чем одеяло.

Потом из соседней комнаты донеслись голоса: по всей видимости, мадам выговаривала Бруно — во всяком случае, так можно было предположить по рокочущему мужскому басу.

— Мне дела нет, что натворила сестра этой несчастной девушки, — говорила она. — Ты что, не понял, что жена месье Джейми осталась голой и голодной…

— А вы уверены, что она его жена? — спросил глубокий мужской голос. — Я слышал…

— Я тоже. Но если он говорит, что эта женщина его жена, я не собираюсь подвергать его слова сомнению, — отрезала мадам. — Так вот, что касается этой несчастной Мадлен…

— Это не ее вина, мадам, — перебил Бруно. — Разве вы не слышали новость сегодняшнего утра? Насчет Изверга?

Мадам тихо ахнула.

— Нет! Неужели снова?!

— Да, — мрачно ответил Бруно. — Всего в нескольких дверях отсюда, над трактиром «Зеленая сова». Девушка была сестрой Мадлен, священник принес эту новость как раз перед завтраком. Так что сами понимаете…

— Да, я понимаю.

Голос мадам звучал так, словно ей не хватало дыхания, и слегка дрожал.

— Да, конечно. Конечно. И способ… тот же самый?

— Да, мадам. Топорик или какой–то большой нож.

Вышибала понизил голос, как делают люди, когда рассказывают о чем–то страшном.

— Священник рассказал мне, что голова была полностью отсечена. Тело находилось неподалеку от двери ее комнаты, а голова…

Он заговорил еще тише, почти шепотом:

— Ее голова находилась на каминной доске, смотрела в комнату хозяин заведения, когда это увидел, грохнулся в обморок.

Тяжелый глухой стук из соседней комнаты навел на мысль о том, что с мадам Жанной приключилось то же самое. Да и у меня, признаться, мурашки побежали по коже и колени задрожали. Значит, опасения Джейми в связи с тем, что он поместил меня в публичный дом, вполне обоснованны.

В любом случае, теперь я была одета, пусть и не полностью, а потому решительно вошла в соседнюю комнату, маленькую гостиную, где и увидела мадам Жанну полулежащей на диване, тогда как плотный, крепкий и очень расстроенный мужчина сидел у ее ног на подушечке, какие обычно подкладывают под колени.