– Ну хорошо, хорошо, но что они там делают? Что они там делают? Кто лежит в этих могилах? Зачем?

– Ты слышал, что сказал калькулятор? «Прокрустика». Очевидно, от прокрустова ложа.

– Вздор! Откуда двутел слышал о Прокрусте?!

– Калькулятор, а не двутел. Он выискивает наиболее близкие понятия в соответствии с резонансом в семантическом спектре! Там, в этих группах, ведется изнурительная работа. Возможно, что она не имеет никакой цели, никакого смысла, он сказал «продукция – да, нет» – значит что-то производят, должны это делать, ибо таково наказание.

– Почему должны? Кто их заставляет, если там нет никакой охраны?!

– Какой ты упрямый! Насчет продукции я, может, и ошибаюсь, но принуждение создает ситуация. Ты что, не слышал о принудительных ситуациях? Скажем, на тонущем корабле вариантов спасения, из которых ты можешь выбирать, очень немного – может, у них под ногами всю жизнь палуба такого корабля?.. Поскольку физический труд, особенно изнурительный, приносит им вред, то здесь происходит какое-то «биозамыкание», возможно, в зоне электрического органа.

– Он говорил «биосоциозамыкание». Это должно быть что-то иное.

– Но нечто в этом роде. В группе существует сцепление – взаимное притяжение, то есть группа обречена вариться в собственном соку, изолирована от общества.

– Это страшно туманно. Что они там все-таки делают?

– Ну чего ты от меня хочешь? Я знаю столько же, сколько и ты. Ведь недоразумения и смещения значений накладываются одно на другое, не только с нашей стороны, но точно так же между калькулятором и двутелом – с другой! Может быть, у них есть специальная научная дисциплина – «прокрустика», теория динамики таких групп! Они заранее планируют тип действий, конфликтов и взаимных притяжений в ее сфере, функции распределены так, чтобы образовалось своеобразное равновесие, обмен, циркуляция гнева, ненависти, чтобы эти чувства спаивали их и одновременно чтобы они не могли найти общего языка с кем-нибудь вне группы…

– Это твои личные вариации на тему шизофренических бредней калькулятора, а вовсе не объяснение! – крикнул Химик.

– Пожалуйста, займи мое место. Может, у тебя пойдет лучше.

Стало тихо.

– Он очень устал, – сказал Доктор. – От силы еще один-два вопроса. Больше нельзя. Кто хочет их задать?

– Я, – сказал Координатор. – Откуда ты узнал о нас? – бросил он в микрофон.

– Информация – метеорит – корабль, – ответил через минуту калькулятор, обменявшись несколькими короткими хриплыми звуками с двутелом. – Корабль – иной планеты – космическое излучение – дегенерация существ. Пауза. Несут смерть. Пауза. Стеклянистая изоляция с целью ликвидации. Пауза. Обсерватория. Пауза. Грохот. Произвел – пеленгование – направление звука – источник грохота – фокус попадания – ракета. Пауза. Пошел ночью. Пауза. Ждал – Защитник открыл изоляцию. Вошел – здесь. Пауза.

– Объявили, что упал корабль с какими-то чудовищами, да? – спросил Инженер.

– Да. Что мы дегенерировали под влиянием космического излучения. И что они намерены запереть нас, окружить этой стеклянистой массой. Он по звуку запеленговал направление обстрела, определил цель и таким образом нашел нас.

– Не боялся чудовищ? – бросил Координатор в микрофон.

– Не боялся – это ничего не значит. Сейчас, какое там было слово? Ага, гневисть. Может, так переведет.

Кибернетик повторил вопрос на странном жаргоне калькулятора.

– Да, – сразу ответил репродуктор. – Да. Но – шанс – один – на миллион – оборотов – планеты.

– Это понятно. Каждый из нас пошел бы, – понимающе кивнул головой Физик.

– Хочешь остаться с нами? Мы вылечим тебя. Смерти не будет, – медленно сказал Доктор.

– Нет, – ответил репродуктор.

– Хочешь уйти? Хочешь вернуться к своим?

– Возвращение – нет, – ответил репродуктор.

Люди переглянулись.

– Ты действительно не умрешь! Мы тебя действительно вылечим! – воскликнул Доктор. – Скажи, что ты хочешь сделать, когда будешь здоров?

Калькулятор заскрипел, двутел ответил одним звуком, таким коротким, что он был едва слышен.

– Нуль, – как бы колеблясь, сказал репродуктор.

И через мгновение добавил, словно неуверенный, что его правильно поняли:

– Нуль. Нуль.

– Не хочет остаться, возвращаться – тоже, – буркнул Химик. – Может, он… бредит?

Все посмотрели на двутела. Его бледно-голубые глаза глядели на них неподвижно. В тишине было слышно его медленное глухое дыхание.

– Довольно, – сказал Доктор, вставая. – Выйдите все.

– А ты?

– Сейчас приду. Я два раза принимал психедрин, могу с ним еще немного посидеть.

Когда люди встали и двинулись к двери, малый торс двутела, до сих пор поддерживаемый как бы невидимой опорой, вдруг сломался – его глаза закрылись, голова бессильно упала назад.

– Слушайте, мы все время расспрашивали его, а почему он нас ни о чем не спросил? – спохватился в коридоре Инженер.

– Почему же, до этого и он спрашивал, – ответил Кибернетик. – Об отношениях, господствующих на Земле, о нашей истории, о развитии астронавтики – еще за каких-нибудь полчаса до вашего прихода он говорил значительно больше.

– Должно быть, очень ослаб.

– Наверно. Он получил большую дозу облучения, путешествие по пустыне должно было его здорово утомить, тем более что он довольно стар.

– Как долго они живут?

– Около шестидесяти оборотов планеты, то есть немного меньше шестидесяти наших лет. Эдем обращается вокруг своего солнца чуть быстрее, чем Земля.

– Как они питаются?

– Довольно своеобразно. Кажется, эволюция проходила тут иначе, чем на Земле. Они могут непосредственно усваивать некоторые неорганические субстанции.

– Действительно своеобразно, – сказал Инженер.

– Ага, грунт, который вынес тот, первый! – вдруг сообразил Химик.

Они остановились.

– Да, но таким способом двутелы питались тысячи лет назад. Теперь в нормальных условиях так никто не поступает. Эти тонкие чаши на равнине – как бы их аккумуляторы продовольствия.

– Это что, живые существа?

– Не знаю. Во всяком случае, они избирательно извлекают из глубины и накапливают вещества, которые служат двутелам пищей. Их много, разных видов.

– Да, очевидно, двутелы должны их разводить, вернее, возделывать, – сказал Химик. – На юге мы видели целые плантации этих чаш. Но зачем тот, который забрался в ракету, рылся в глине?

– Потому что после захода солнца чаши втягиваются под почву.

– Все равно глины было везде достаточно, а он выбрал именно эту, в ракете.