Счетчик заворчал.

Двутел издал слабый звук, как будто поперхнулся. Несколько секунд, которые показались Физику вечностью, смотрел человеку в глаза бездонным бледным взглядом. Потом – по лбу у Физика покатились капли пота – двутел вдруг расслабил торс, закрыл глаза и бессильно опустился на изголовье, одновременно странно выпрямляя узловатые пальчики обеих рук. Некоторое время он лежал как мертвый, вдруг открыл глаза, сел и уперся взглядом в лицо Физика.

Тот кивнул, отнес аппарат на стол, оттолкнув ногой доску, и глухо обратился к Кибернетику:

– Понял.

– Что понял? – выдавил тот, потрясенный безмолвной сценой.

– Что должен умереть.

Вошел Доктор, взглянул на доску, на рассыпанные стеклянистые обломки, на товарищей, на двутела.

– Что здесь происходит? – спросил он. – Что это значит?! – Он сердито повысил голос.

– Ничего особенного… У тебя уже двое пациентов, – равнодушно сказал Физик, а когда Доктор ошеломленно взглянул на него, взял со стола счетчик и направил его раструб на собственное тело.

Радиоактивная пыль впиталась в материал комбинезона – счетчик пронзительно застрекотал.

Лицо Доктора покраснело. Мгновение он стоял неподвижно, казалось, он бросит на пол шприц, который держал в руке. Постепенно кровь отхлынула у него от лица.

– Да? – сказал он. – Хорошо. Идем.

Едва они вышли, Кибернетик накинул защитный халат и начал поспешно убирать радиоактивные крошки. Он вывел из стенного шкафа полуавтоматического уборщика и пустил его подчищать пятно. Двутел лежал без движения, смотрел на его возню, несколько раз слабо покашлял. Через какие-нибудь десять минут вместе с Доктором вернулся Физик – на нем был белый полотняный костюм, шею и руки покрывали толстые витки бинта.

– Уже, – почти весело сказал он Кибернетику. – Ничего страшного: первая степень, а может, и того нет.

Доктор и Кибернетик принялись поднимать двутела, который, поняв, что от него хотят, послушно встал и вышел из лаборатории.

– И для чего все это было? – спросил Кибернетик.

Он нервно шагал по залу, тыкая во все щели и углы черную мордочку счетчика Гейгера. Время от времени щелканье несколько усиливалось.

– Увидишь, – спокойно ответил Физик. – Если у него голова на месте – увидишь.

– Почему ты не надел защитной одежды? Жалко было минуту потратить?

– Я должен был показать это как можно проще, – сказал Физик. – Как можно естественнее, чтобы ничего лишнего, понимаешь?

Они замолчали. Стрелка стенных часов медленно двигалась. Наконец Кибернетика начало клонить в сон. Физик, неловко действуя торчащими из бинтов пальцами, зажег сигарету. Вошел Доктор в перепачканном халате, подскочил к Физику:

– Ты! Да ты что?! Что ты с ним сделал?!

– А в чем дело? – поднял голову Физик.

– Он не хочет лежать! Едва дал себя перевязать, как встал и полез в дверь. О, он уже здесь… – добавил Доктор тише.

Двутел вошел, неуклюже ковыляя. По полу за ним тянулся конец бинта.

– Ты не можешь лечить его против его воли, – холодно сказал Физик. Он бросил сигарету на пол, встал и придавил ее ногой. – Ну что, возьмем калькулятор из навигационной, а? У него максимальная область экстраполяции, – сказал он Кибернетику.

Тот вздрогнул, проснувшись, вскочил, мгновение смотрел мутным взглядом и быстро вышел. Дверь он оставил открытой. Доктор, засунув кулаки в карманы халата, стоял посреди лаборатории. Услышав слабое шлепанье, он обернулся, посмотрел на гиганта, который медленно приближался, и вздохнул.

– Уже знаешь? – сказал он. – Уже знаешь, а?

Двутел кашлянул.

Остальные трое спали целый день. Когда они проснулись, смеркалось. Они пошли прямо в библиотеку. Она представляла собой кошмарное зрелище. Столы, пол, все свободные кресла были завалены грудами книг, атласов, открытых альбомов, сотни исчерченных листов валялись под ногами, вперемешку с книгами лежали части приборов, цветные гравюры, консервные банки, тарелки, оптические стекла, арифмометры, катушки, к стене была прислонена доска, с которой стекала вода, смешанная с меловой пылью, толстый слой засохшего известкового порошка покрывал пальцы, рукава, даже колени Физика, Кибернетика и Доктора. Они сидели напротив двутела, заросшие, с покрасневшими глазами, и пили кофе из больших кружек. Посреди библиотеки, там, где раньше стоял стол, возвышался ящик большого электронного калькулятора.

– Как дела? – спросил Координатор, остановившись на пороге.

– Великолепно. Мы согласовали уже тысячу шестьсот понятий, – ответил Кибернетик.

Доктор встал. На нем все еще был белый халат.

– Они вынудили меня к этому. – Доктор показал на двутела. – Он облучился.

– Облучился?! – Координатор шагнул внутрь. – Что это значит?

– Прошел через радиоактивное пятно в проломе, – объяснил Физик.

Он оставил недопитый кофе и опустился на колени у аппарата.

– У него уже на десять процентов меньше белых телец, чем семь часов назад, – сказал Доктор. – Гиалиновая дегенерация – совсем как у человека. Я хотел его изолировать, ему нужен покой, но он не хочет лежать, так как Физик сказал ему, что это все равно не поможет.

– Это правда? – повернулся Координатор к Физику.

Тот, не отрываясь от гудящего прибора, кивнул головой.

– И его нельзя спасти? – спросил Инженер.

Доктор пожал плечами.

– Не знаю! Если бы это был человек, я сказал бы, что у него тридцать шансов из ста. Но это не человек. Он становится немного апатичнее. Но, может быть, это от усталости и бессонницы. Если бы я мог его изолировать…

– Ну что тебе нужно? Ты ведь и так делаешь с ним все, что хочешь, – сказал Физик, не поворачивая головы.

Забинтованными руками он все еще копался в приборе.

– А с тобой что случилось? – спросил Координатор.

– Я объяснил ему, каким образом он подвергся лучевому поражению.

– Ты так подробно объяснял?! – крикнул Инженер.

– Пришлось.

– Случилось то, что случилось, – медленно сказал Координатор. – Хорошо ли, плохо ли, но это так. Что теперь? Что вы уже знаете?

– Многое.

Заговорил Кибернетик:

– Он уже усвоил массу наших символов – главным образом математических. С теорией информации, можно сказать, покончено. Хуже всего с его электрическим письмом: без специального аппарата, мы не могли бы этому научиться, а у нас нет ни такого аппарата, ни времени, чтобы его сделать. Помните трубки в их телах? Это просто устройство для письма! Когда двутел появляется на свет, ему сразу же вставляют такую трубку – как у нас когда-то протыкали девочкам уши… По обеим сторонам большого тела у них есть электрические органы. Поэтому корпус такой большой. Это как бы мозг и одновременно плазменная батарея, которая передает заряды непосредственно «пишущему каналу». У него канал кончается проводками на воротнике, но это у всех по-разному. Писать они, конечно, должны учиться. Эта операция, практикующаяся уже тысячи лет, – только подготовительный шаг.