приход к власти после насильственного устранения диктатора, полагая, что созданный тем аппарат управления безропотно перейдет под высокую руку своих новых хозяев. Нам, людям XXI столетия подобная непрактичность представляется прямо-таки детской наивностью, бездумностью и неосмотрительностью, если не просто глупостью. Но заговорщики вовсе не были фантазерами и беспочвенными прожектерами. Просто они были настолько, совершенно «непокобелимо», убеждены в вечности и непреходящем характере привычной им с детства прежней формы господства своего класса, что не желали признавать того факта, что реальность изменилась.

Брут, переориентированный заговорщиками в нужном им направлении, как проклятый, с последовательностью доктринера, принялся работать над осуществлением задуманного.

«Узок был круг этих заговорщиков, страшно далеки были они от народа» (как сказал бы лидер партии большевиков и создатель советского коммунистического государства Владимир Ульянов-Ленин). Привлечь к своему «общему делу» народные массы конспираторам-аристократам и в голову не приходило, как впоследствии — нашим российским декабристам. Однако, не будучи уверены в истинных настроениях столичного плебса, они на всякий случай все-таки вооружили для обеспечения своей личной безопасности парочку гладиаторов, известных «мастеров по части фехтованья». Всерьез же о возможности вооруженного столкновения со своими политическими противниками заговорщики, похоже, и не думали.

21. В марте сорок четвёртого

Дата покушения на самодержца была назначена на 15 марта. Дольше медлить было попросту нельзя, иначе Цезарь отбыл бы из Рима к своим «контрактникам», готовящимся к походу на Парфию. Назначенное на 15 марта в курии Помпея заседание сената должно было, как предполагали заговорщики, послужить поводом для провозглашения Гая Юлия царем — ведь только римский царь, согласно древнему пророчеству, мог победить парфян. Таким образом, у заговорщиков имелось сразу две причины не медлить с переходом от слов делу.

Не было недостатка в предостережениях, адресованных Цезарю и доходивших до «деспота» в той или иной форме. Однако же диктатор не был суеверным ни от природы, ни в силу полученного им воспитания, и потому не придавал предсказаниям никакого значения, хотя порой создавал у своего суеверного окружения противоположное впечатление, чтобы его «комиты» не смущались духом. Так, например, когда Гай Юлий, высадившись с войском близ Кирены и ступив на африканскую землю, споткнулся и упал на руки (что могло быть истолковано как недоброе предзнаменование), он воскликнул: «Африка, я беру тебя в плен!». Поэтому и полученное незадолго до покушения предостережение остерегаться мартовских ид, было им проигнорировано с «авгуровской» усмешкой просвещенного человека, хорошо знающего, что к чему…

В последний вечер перед покушением Гай Юлий был в гостях у Эмилия Лепида. Когда за дружеской беседой речь зашла о том, какая смерть самая лучшая, диктатор быстро, не задумываясь, заявил: «Внезапная!».

До самого последнего момента заговорщики не были до конца уверены в успехе своего предприятия Цезарь внезапно отменил намеченное заседание сената. Его жена Кальпурния, за которой, вероятнее всего, скрывались лица, желающие предостеречь диктатора, но не имевшие нему прямого доступа, заявила мужу, что видела дурной сон. Поскольку Цезарь не слишком хорошо себя чувствовал (видимо, после выпитого за ужином накануне), он решил прислушаться к уговорам супруги и остаться дома. Но заговорщики прислали к диктатору на дом одного из его легатов времен Галльской войны — Децима Брута, которому удалось без особого труда переубедить «потомка Венеры», своего старого боевого товарища и командира. Предназначенное для Цезаря золотое кресло, уже вынесенное из курии, было возвращено на свое место.

Однако нервам тираноубийц предстояло в тот зловещий день еще не раз пройти испытание на прочность. По пути в курию Помпея диктатора не раз останавливали. Некий ученый грек Артемидор передал Гаю Юлию свиток с настоятельной просьбой срочно и без свидетелей ознакомиться с его содержанием. Свиток якобы содержал достоверные сведения о заговоре и о заговорщиках. Однако Цезарю помешали заглянуть в этот свиток. Окруженный многочисленными просителями, занятый беседой с друзьями и знакомыми, он все никак не мог зайти в курию. Ожидавшие его там заговорщики сидели, как на иголках или как на раскаленных углях, опасаясь, что их план может быть в любое мгновение раскрыт.

Требоний шуточками и анекдотами задерживал Марка Антония, своего старого боевого товарища, у дверей зала заседаний, ибо вся шайка тираноубийц побаивалась недюжинной физической силы и личной храбрости воинственного консула.

Наконец Цезарь воссел на своем золотом «тронном» кресле. Как и было заранее условлено, к нему приблизился Туллий (или Тиллий) Кимвр (Кимбр, Цимбр, Цимвр) с прошением о помиловании его изгнанного по указу диктатора брата.

Когда Гай Юлий отклонил прошение, все заговорщики поднялись с мест, приблизились и окружили кресло Цезаря, присоединяя свои просьбы о помиловании изгнанника к просьбам Кимвра. Тот схватил Цезаря за тогу и обнажил шею «потомка Венеры», что и было условленным знаком. Публий Каска пырнул Цезаря сзади кинжалом то ли в шею, то ли в затылок (здесь данные источников расходятся). Однако террорист был слишком возбужден, чтобы нанести смертельный удар. Раненый Цезарь обернулся и с криком: «Каска, злодей, что ты делаешь?» (или: «Каска, злодей, да ты что?») пронзил руку террориста единственным имевшимся у него «оружием» — стальным писчим грифелем-«стилем». И тогда все высокородные душегубы выхватили из-под латиклав спрятанные там кинжалы и мечи.

Гибель Цезаря от рук заговорщиков-республиканцев их числа сенаторов в день мартовских ид (15 марта) 44 года до Р. Х.

Утверждают, что, увидев среди убийц и Брута, Цезарь прекратил сопротивляться, накрыл голову полой тоги и молча дал убийцам исколоть себя клинками. Некоторые авторы приписывают умирающему горестный возглас: «И ты, Брут!» (или даже: «И ты, Брут, сын мой!», либо: «И ты, дитя мое!»), вошедший в анналы римской и мировой истории. Великий Плутарх излагает события несколько иначе и, вероятно, более реалистично, более близко к истине. Согласно биографу из Херонеи, заговорщики, стремившиеся непременно все без исключения принять участие в заклании диктатора (как ритуальной жертвы на алтарь свободы), «повязать себя кровью», теснясь вокруг пронзаемого вновь и вновь клинками, мечущегося в агонии Гая Юлия, мешая друг другу достать его мечом или кинжалом, в суматохе наносили раны не только Цезарю, но и друг другу, так что никто из них уже не знал, чью кровь кто из них проливает. А пораженные ужасом сенаторы, не вовлеченные в заговор, сидели, как парализованные, на своих местах, пугливо вслушиваясь в предсмертные вопли диктатора, который, многократно раненный в лицо и в глаза, корчился, как жертвенное животное, под руками убийц, залитых его и своей собственной кровью…

Место в римском сенате, на котором был, по преданию, заколот