Фигушки вам.

Надинька обернулась и подмигнула притихшим друзьям. Не волнуйтесь, Касси и Ставрик. Я уже не хочу быть волшебницей.

Что ж?.. Вместо отца моего, вижу в постеле лежит мужик с чёрной бо родою, весело на меня поглядывая. Я в недоумении обратился к ма тушке, говоря ей: «Что это зна чит? Это не батюшка. И с какой мне стати просить благословения у этого мужика?»

А. С. Пушкин. Капитанская дочка

Через десять минут безумного марша по чёрной норе с рюкзаком за плечами Ваня начал задыхаться. Воздух в тоннеле был тухлый, точно вырвавшийся пузырями со дна какого-то поганого болота…

«Ничего, — думал кадет. — Шпека с Бетельгейзе здесь прошли, а значит, и я пройду». Вскоре он получил привет от пана Шпеки: светлея в немощном свете фонарей, скрипевших над железными пешеходными мостками, валялся жёлтый шейный платок Войцеха Шпеки. Видимо, колдун обронил его, да не заметил.

— Всё нормально, — ободрился Ванечка. — Они прошли здесь недавно. Скоро должна быть следующая станция…

Порой ему делалось страшновато в этом чёрном тоннеле. Безжалостное эхо далеко разносило стук Ванькиных ботинок… Неужели никто до сих пор не услышал, не заметил его? Верилось с трудом. Всё чаще Царицыну казалось, что за ним наблюдают. И словно ждут какого-то важного шага.

Поэтому Царицын почти не удивился, когда впереди вспыхнул ослепительный пучок жарких огней — весь в тугом облаке пыли и грохота навстречу вырастал из черноты ревущий и огненный…

Поезд!

Ну вот, а ты жаловался, что поездов давно не было, усмехнулся Иванушка и быстро нырнул вниз, вцепился в задрожавшие решётчатые мостки. Поезд налетел, обдавая горячим воздухом и гарью. Окна светятся, но людей не видать. Вот и последний вагончик, серо-серебристый, совершенно пустой…

Нет, не пустой. В хвосте, у последней двери стоит высокий человек в белом остроконечном капюшоне… и внезапно, с лязганьем вагон останавливается прямо напротив лежащего Ванечки. Разъезжаются двери, и Ваня видит перед собой пару мягких, морщинистых сапог с высоко задранными носами. Модные сапоги, из дорогой натуральной кожи.

Ванечка непроизвольно икнул и попытался приподнять голову.

Прямо над Ванечкой в раскрытой пасти вагонных дверей стоял высокий человек в красных сапогах, снежно-белом длиннополом плаще из грубой шерсти. Сложив руки на груди, поверх тусклого блеска орденской цепи, расплескав седые потоки по плечам, матово блестя изогнутыми стёклами и страшно белея во мраке наморщенным лбом, над Ваней возвышался самый могущественный колдун на земле.

А именно — профессор Гендальфус Тампльдор.

— Если бы русский мальчик поскорее вошёл в вагон, мы смогли бы отправить поезд, — негромко, но властно сказал господин проректор.

Ваня, тихо дивясь тому, что ещё жив, поднял на проректора курносое лицо с отпечатком решётки на красной щеке. Проректор, позванивая цепью, отшагнул в сторону. Царицын побитой собакой заполз в вагон и — сел на пол, молча глядя на проректора. А потом набрался смелости и спросил:

— И что теперь?

— Внимание, наш поезд отправляется! Следующий стоп — Лаборатория королевской крови! — пропел сладострастный женский голос в динамиках, и состав плавно двинулся, постепенно переходя со стука на грохот, набирая скорость.

Ваня смотрел на профессора Гендальфуса и бешено соображал: «Ага… они следили за нами. Они дали мне отделиться от остальных. Теперь сам проректор не поленился сгонять за мной на поезде. Значит, зачем-то я нужен».

Ваня почувствовал, как пробежали по позвоночнику лёгкие холодные паучки — и на лбу выступил прохладный пот от одной только мысли:

— Надеюсь, не для жертвоприношения?

Больше всего Ваня боялся, что от страха начнут трястись колени. Он слышал, что такое случается даже с самыми отважными людьми — когда их ведут на казнь.

Поезд заскрипел тормозами на подлёте к станции со странным названием Лаборатория королевской крови. Это был огромный гулкий зал, совершенно не похожий на гранитно-бронзовый Лабруис: чёрный и красный пещеристый камень, и белый песок на полу, да ещё крылатые львы Вавилона в треугольных нишах. Вместо привычных фонарей — настоящие вонючие, потрескивающие факелы, гроздьями натыканные в длинные чёрные ладьи, раскачивающиеся под потолком на скрипучих цепях.

В глазах зарябило от множества узких чёрных колонн, на острия которых, казалось, насажен низкий потолок, изуродованный червоточиной барельефов по краям. Впереди в круге жёлтого света стоял чёрно-красный гроб… ах нет, это письменный стол проректора. Гендальфус повёл рукой — и над столом засветился голубовато-зелёный экран, а на экране…

Русский мальчик разглядел два портрета. Слева — фотография Ивана Царицына, сделанная на церемонии зачисления в академию, в тот самый день, когда он так удачно рухнул в фонтан. Ванька с удовлетворением отметил, что вид у него на фотоснимке довольно крутой — горделивый и даже заносчивый. А справа — портрет незнакомого мужчины, набросанный штрихами ржавой сангины, неверной рукой — но удивительно точно передан хищный полунаклон головы и властный, какой-то почти паталогоанатомический интерес, искрящий во взгляде незнакомца.

Человеку на втором портрете было около сорока лет. Но даже морщины, даже горбина сломанного носа, даже странный перехват волос толстыми струнами над ушами не могли скрыть потрясающего сходства. Незнакомец был похож на Ваньку чудовищно, до боли.

— Мальчик всё увидит сам, — негромко произнёс проректор, похаживая меж колонн. Он говорил тихо, словно общался с самим собой. — Мальчик Шушурун должен знать, что мы тайно взяли у него образцы крови, и это оказалась та самая кровь, которую мы искали несколько столетий…

«Что он там несёт? — Ваня попытался вслушаться в извивы шелестящей, будто чешуйчатой речи профессора Гендальфуса. — Какая ещё кровь?»

—… поэтому открытие потрясло всех нас, — весьма тихо, слово за словом, выронил из точёных губ проректор Гендальфус. — Дело в том, что… у мальчика в жилах течёт кровь короля Мерлина.

И произнёс совсем уже невозможное:

— Я склоняюсь перед юным Величеством. Испрашиваю повелений у моего господина.

На это, право, стоило посмотреть. Царицын и не догадывался, что гордоумный ведун Гендальфус Тампльдор способен так низко склонить перед кем-то свою огромную, белую, морщинистую голову.

«Тут что-то серьёзное, — догадался Ванька. — Просто так этот тип не станет кланяться, это факт».

Потрясающе. Секунд десять проректор стоял, замерев со склонённой головой… Ваня огляделся, мелькнула мысль: скорее, пока он опустил взгляд, надо действовать… Увы, никакого оружия на стенах не было. На письменном столе тоже ничего увесистого, только колбочки да пергаментные свитки.