В следующее мгновение его ноги ударились в палубу баржи. Бух! Прогнившее дерево не выдержало, провалилось под ботинками – и смягчило этим удар. Приземление. Отлично! Ахмет застрял по колено, поцарапал лодыжку, но – уцелел.

– Вот долбоеб, – донеслось до Ахмета. Это, само собой, Убер. Не оставит без доброго слова. Бывший царь с усилием уперся ладонями, чувствуя как расходятся под ним доски, и выдернул одну ногу, затем другую. Выполз на палубу и улегся. Сердце билось так, что отдавалось по всему маленькому кораблику. Но это было биение счастья. Победы.

Хрен вам. Он подтянул ноги и сел. Затем поднялся.

Баржу несло течением. Ахмет вздохнул. Собственное дыхание в противогазе было оглушительным, как разрывы гранат. Но это уже ерунда. Бывший царь расправил плечи, став словно выше ростом. Благославен тот, в чьей руке власть… А у кого в руке власть, если ты сам себе хозяин?!

Он был свободен. Совершенно свободен. Без всяких Уберов.

– Счастливого плавания, балбес! – далекий крик. – Привет эстонцам!

Баржа под ним плавно покачивалась. Ахмет выпрямился. Повернулся к уходящему вдаль берегу и каменной вазе, у которой темнели несколько фигурок в химзе.

– Чтоб вы сдохли! – крикнул он. Впрочем, он не был уверен, что они услышат. Баржа удалялась.

Радость взбудораживала, словно в кровь влили банку колы. Пшшш. Лошадиный заряд углекислоты ударил в голову, опьянил. Да. Да! «У меня получилось!» – Ахмет рассмеялся. «Львы прыгают, когда хотят». Он помахал рукой Герде, Таджику, Комару и даже чертовому кретину Уберу. Пожалуй, в этот момент он больше не испытывал к ним ненависти. А только бесконечную, снисходительную жалость…

– Пока! – закричал он. – Я…

И в следующий миг палуба под ним провалилась, и бывший царь полетел вниз…

Темная вода. Плеск! Удар. Стекло противогаза залило.

Боль в левом боку. И темнота.

В следующее мгновение хищная тень рванулась к Ахмету. Чудовищные когти вонзились в ногу…

Ахмет закричал.

Адмиралтейская набережная, Спуск с вазами,

день X + 6, около трех ночи

– Пожалуй, я его даже зауважал, – сказал скинхед. Герда посмотрела на него с удивлением. Скинхед пожал плечами, хмыкнул: – Ну, совсем немного. На ноготок пальца.

Герда вспомнила изуродованные, без ногтей, пальцы Убера и передернулась.

Прогулочный катер, похожий на маленькую баржу, медленно, в полной тишине уплывал вниз по течению. Мимо Васильевского острова.

Туда, в Залив. А может, и дальше – мимо Кронштадта, в Балтику.

Человек с баржи помахал им рукой. Убер засмеялся. Комар пожал плечами. Невозмутимый Таджик смотрел куда-то в сторону, словно это вообще его не касалось. Похоже, ему единственному было наплевать на царский побег.

Герда вздохнула. Ахмет, царь «бордюрщиков». Это был не лучший попутчик и далеко не самый приятный человек. Но то, что он выбрал, оказалось… болезненным. Обидным для них, людей добрых и честных. Герда передернула плечами.

Какое отчаяние нужно испытывать, чтобы выбрать альтернативу их компании – ржавую тонущую баржу, уносимую течением неведомо куда? Что это говорит о них, о всей компании? О самой Герде?

И все-таки Ахмета было немного жаль. Было в нем что-то… притягательное.

«Все бы тебе помойных котов подбирать», вспомнились слова шерифа. Где он сейчас, Василий Михайлович? Успел ли покинуть станцию?

Баржа уплывала.

– Ну, все, нечего рассиживаться, – сказал Убер. – Нам еще топать и топать…

Дикий крик разорвал пелену тишины над мертвым городом. Убер мгновенно оказался на постаменте, забалансировал руками. Чертыхнулся. Рядом шумно засопел Комар. Он был напряжен, как струна.

Кричали с баржи.

Убер выругался. Сжал кулаки, выпрямился в полный рост. Скинхед считал Ахмета жалким уродом, говнюком и ничтожеством, но – кинулся бы ему на помощь, не раздумывая.

– Чертов идиот, – сказал Таджик. Как всегда, неожиданно.

В этом Герда была с ним согласна. Правда, кого Таджик имел в виду под идиотом – Убера или Ахмета – она и сама не поняла.

Крик оборвался. Течение медленно влекло баржу вниз, к Заливу. Тишина. Долгое эхо, словно крик несчастного все еще бродит где-то здесь.

– Вот и все, – сказал Комар. Скинхед повернулся. Посмотрел на владимирца и кивнул.

– Уходим, – велел Убер. – Причем быстро. Он так громко помирал, так что сейчас сюда целая толпа могильщиков сбежится.

– Зачем? – не поняла Герда.

– Хорошенько пожрать на поминках.

* * *

На противоположной стороне Невы, двое в бинокли наблюдали за прыжком человека на катер, а затем – как ржавое суденышко несет течение. Дальше – они услышали крик…

Когда чудовищный крик затих, маленький убийца и большой убийца переглянулись.

– Ты думаешь о том же, что и я? – спросил маленький. Большой пожал плечами. Заворчал одобрительно.

– Пожалуй, нам нужно сообщить нанимателю о печальном исходе миссии.

Большой взрыкнул. Провел рукой себе по горлу.

– Да, – сказал маленький. – Голова. Но как мы ее достанем?

Большой пожал плечами.

– Верно, – вздохнул маленький убийца. Качнул противогазом, словно головой игрушечного слоника. – Ты прав. Это действительно наши проблемы. Идем за лодкой? Или возвращаемся в метро?

Большой зевнул. Шум зевка был настолько мощный, что маленький убийца поморщился.

– То есть, опять я решаю? – возмутился он.

Большой засмеялся и отвернулся.

– Как удобно, – съязвил маленький убийца, глядя в спину напарника. – Переложил на меня ответственность и спишь спокойно. Хорошо, я решу, что делать дальше. Но потом не упрекай меня, договорились? Ты меня слышишь? Слышишь?! Хорошо, вот мое решение. Мы идем за долбаной лодкой.

Большой пожал плечами. Забросил на плечо снайперскую винтовку Драгунова и поднялся.

Через минуту два силуэта – маленький и большой – двигались по набережной опустевшей Васильевской Стрелки.

Ветер трепал их химзу и раздувал плащ большого убийцы.

Потом пошел снег. Снова.

* * *

Уходили с набережной. В Александровский сад больше лезть не рискнули, решили его обойти – по дуге. Адмиралтейство высилось за черной стеной проклятого леса – призрак былого величия Петербурга. «Интересно, что там, внутри?» – подумал Комар. Потом: «Да ну, на фиг, неинтересно». И следом: «То есть, интересно, конечно. Но только не сейчас, позже».

Медный всадник смотрел на путешественников суровыми, зелеными от окисла глазами. Гром-камень был весь белый, на плечах Петра Великого собрались сугробы.