– Что ты затеяла, милая дама? – Билл с интересом наблюдал за женой, оба они рассмеялись, но лицо Кэт тут же стало серьезным, она отставила бокал.

– Мне нужно кое-что обсудить с тобой, дорогой. Не имеет значения, что ты подумаешь об этом, но я хочу, чтобы ты знал, что я люблю тебя. – Кэт умолкла на мгновение, глядя на мужа, до смерти не желая ничего говорить ему о пьесе. – Я очень, очень тебя люблю. И то, что я хочу сообщить тебе, не имеет никакого отношения к нашей любви. Это касается только меня.

– Что все это значит? Не морочь мне голову, – Билл был в благодушном настроении. – Ты что-то наводишь тень на плетень.

Кэт в отчаянии покачала головой.

– Нет, Билл, речь идет о моей пьесе.

– Снова о пьесе? И что же ты хочешь сообщить мне о ней? – лицо Билла напряглось.

Кэт не могла сказать, что Джон послал пьесу своему агенту, потому что она вообще не рассказывала, что встретила его. – Я послала ее агенту.

– Когда?

– В июле. Даже раньше, но мне вернули пьесу, попросили доработать. Я доработала.

– Но зачем?

Кэт на минуту закрыла глаза, а потом взглянула на Билла.

– Потому что я хочу продать ее, Билл… я всегда хотела этого. Я должна это сделать. Ради себя. Странно, но и ради тебя и Филиппа.

– Глупости! Для нас с Филиппом ты можешь сделать единственное – жить ради нас и заниматься домом.

– И это все? Больше тебе ничего не нужно от меня? – Кэт смотрела на Билла удивительно печальными глазами.

– Ничего. Неужели ты считаешь это достойной уважаемой женщины профессией: писать пьесы? Мадам Писательница? Никогда не соглашусь с этим. Стоит только посмотреть на твоего друга, прославленного издателя. Едва ли можно назвать его респектабельным.

– Ты считаешь, что Барт не респектабелен? – Кэт была готова расхохотаться от этого абсурдного заявления. «Боже мой, Билл сошел с ума, утверждая свои принципы. Отец прав, он только свое мнение считает единственно правильным и свою жизнь единственно достойной человека «нормой». А Билл продолжал: – В конце концов, кто он такой? Дружок твоего отца да и твой тоже? Развратный старик, который заморочил голову твоему отцу и тебе. Говорит, что испытывает к тебе отцовские чувства, но я знаю, что это не так. Он просто влюблен в тебя и ждет удобного случая…

– Ты не отдаешь отчета в том, что говоришь. – Кэт побледнела, выслушивая весь этот абсурд. – Но если ты так считаешь, тебя бесполезно убеждать в обратном. Билл, в конце концов, речь не об этом. Мы говорим о моей пьесе.

– Это ерунда. Речь идет о моей жене и матери моего сына. Неужели ты думаешь, что я позволю тебе заняться этой безделицей, как все эти лентяи-писатели? Ты не представляешь, что это будет значить для меня.

– Я не собираюсь бездельничать. Я могу поехать в Нью-Йорк, продать пьесу и вернуться домой. Я буду жить здесь с тобой и Филиппом, а в трех тысячах миль отсюда, в Нью-Йорке поставят мою пьесу. Вы никогда и не увидите ее. – Слыша свои мольбы, Кэт начала ненавидеть Билла за то, что он унижает ее до таких уговоров. Почему она должна убеждать мужа, что он никогда не увидит ее пьесы? Почему он сам не хочет видеть плоды ее работы?

– Почему ты так возражаешь? Не понимаю, – Кэт с отчаянием посмотрела на мужа и заставила себя успокоиться.

– Причина твоего непонимания лежит в воспитании и образе мыслей. Я не хочу, чтобы это передалось моему сыну. Мне нужен нормальный ребенок.

Кэт с горечью посмотрела на мужа:

– Как ты? Неужели только в твоем подобии заключается норма?

Билл тут же отреагировал:

– А в чем же еще? Неожиданно Кэт вскочила на ноги.

– В таком случае, Билл Файнс, я не намерена больше терять времени на дискуссию с тобой. – Боже! Ты даже не понял, где мои истоки, с какими интересными людьми я росла, среди кого воспитывалась. Всю прежнюю жизнь я провела среди людей, с которыми многие были рады просто познакомиться. Все, кроме тебя, потому что ты боишься этих людей. Посмотри на себя! Ты даже не бывал в Нью-Йорке. Чего ты боишься? А я собираюсь поехать туда завтра, продать пьесу и вернуться назад. А если ты будешь возражать, черт с тобой, потому что через день я вернусь и займусь своими обычными делами, тем, что я делаю постоянно: готовлю еду для тебя, заправляю твою кровать, забочусь о нашем ребенке.

Остаток вечера Билл провел в своем кабинете и ничего не сказал жене, когда пошел спать. На следующее утро Кэт объяснила Филиппу, что ей нужно поехать в Нью-Йорк.

– А ты уже написала книгу? – Филипп смотрел на Кэт такими же, как у нее, огромными зелеными глазами.

– Нет, радость моя, я написала пока только одну пьесу.

Мальчик сел и восторженно устремил взгляд на мать.

– А что это такое?

– Это история, которую актеры исполняют на сцене. Когда-нибудь мы пойдем с тобой в детский театр. Ты хочешь? – Филипп кивнул, но тут же глаза ребенка наполнились слезами, он вскочил и прижался к ногам Кэт. – Не хочу, чтобы ты уезжала, мамочка.

– Но я быстро вернусь, милый мой! Всего несколько дней. Ты будешь ждать подарков, которые я привезу из Нью-Йорка. – Филипп согласился, Кэт вытерла ему слезы и обняла сына.

Он тревожно уточнил:

– А сколько дней это будет длиться?

Кэт загнула пять пальчиков, моля Бога, чтобы их в самом деле было пять.

И Филипп, громко всхлипывая, кивнул и протянул руку: – Ну, вот это другой разговор. – Он притянул Кэт к себе, заставив ее наклониться, и поцеловал мать в щеку.

– Конечно, поезжай. – Они вместе вышли из комнаты, рука в руке. Кэт отвела Филиппа поиграть к Патерсонам, пока не пришла няня.

Через полтора часа после того, как Кэт простилась с сыном, она ехала в одиночестве в сторону вокзала. Билл больше не обсуждал с женой этот вопрос. Кэт оставила мужу записку, где написала, что вернется через 5–6 дней и оставила в записке название отеля, где собиралась остановиться. Никогда не суждено было Кэт узнать, что муж, придя домой в тот вечер, разорвал записку и выбросил ее в контейнер с мусором.

Вместе с остальными пассажирами Кэт торопливо покинула вагон. На ней был черный костюм, пара украшений из жемчуга и серьги из оникса, которые она не носила уже много лет. Серьги принадлежали в свое время матери, были большие и красивые. А грудь украшало ожерелье, много лет назад подаренное ей Бо. Всю дорогу до Нью-Йорка она была в страшном напряжении, не в состоянии представить, чем обернется для нее посещение этого города: кошмаром или сказкой. Пока поезд преодолевал пространство, пересекая страну, тысячи воспоминаний всколыхнулись в ее голове:… отец… Барт… театры… Бо… вечера… мать… квартира Бена. Воспоминания напоминали бесконечный калейдоскоп, от которого Кэт не могла оторвать глаз. Облегчение наступило, когда Кэт шла по перрону. Она в изумлении остановилась, увидев отца. Ретт стоял посреди обтекающей его толпы и с улыбкой смотрел на Кэт.