Весной мы двинулись на Армению, и вот тогда-то получили впечатлений сполна. Мы? Нет, пожалуй, Траян. Горная местность, вершины выше и круче тех, что я видел в Дакии, глубокие зеленые долины между ними. Никаких сосен, как вокруг старушки Сермизегетузы. Лишь стремительные горные потоки и узкие перевалы между отвесных скал. Траян провел по ним восемьдесят тысяч солдат. А в Элегии я собственными глазами видел, как армянские князьки один за другим приходили к нему на поклон и приносили присягу верности. Один из них снял с себя корону и передал ее Траяну. Правда, сделал он это с наглой ухмылкой, которую лично меня так и подмывало смахнуть с его физиономии открытой ладонью. Подозреваю, что этот наглец надеялся, что Траян, произнеся небольшую приветственную речь, вернет корону обратно ему на голову, но Траян этого делать не стал. Вместо этого, он выгнал принца, и мне было слышно, как тот возмущается за дверью, не понимая, что он сделал не так. Я мог бы сказать ему, что именно.

Траян терпеть не мог ухмылок. Швырнув корону секретарю, он велел вынуть из нее драгоценные камни, а саму переплавить на золото.

Этот самый принц потом пытался загладить свою вину, подарив императору коня, который умел в поклоне опускаться на передние колени. Траян разразился громкими аплодисментами, а затем крикнул:

– Поднимите несчастного жеребца. Не хватало, чтобы он принес мне присягу верности.

Однако Адриан заставил коня поклониться еще несколько раз, с восторгом глядя, как животное покорно касается носом его ног. После этого он покинул Элегию и вернулся в Антиохию, чтобы руководить отправкой обозов, что длинной вереницей тянулись за нами вслед. О боги, как я ненавидел этого надменного гордеца! Тем не менее я был вынужден признать, свое дело он делал великолепно. Мне впервые довелось участвовать в кампании, где провиант и все необходимое для армии доставлялось быстро, четко и, главное, без клопов и блох.

Насколько мне было известно, Сабины в Антиохии не было. По крайней мере ее я так и не встретил, ибо еще до моего прибытия она уехала в Египет, полюбоваться на весенний разлив Нила.

– Эх, жаль ты не видел лицо легата Адриана, – присвистнув, сказал одному из центурионов наш старший. Ему так не терпелось сообщить эту новость, что он оставил свою обычную напыщенность. – Я как раз ждал в приемной с выкладками по обозу, когда вошла горничная с сообщением, которое его женушка соизволила послать ему, лишь отъехав от города на приличное расстояние. Более того, она велела горничной передать ее слова во всеуслышание, чтобы Адриан не смог заглушить их своим криком. Но он ничего не сказал, лишь продолжил диктовать письмо. Правда, на следующий день он на целую неделю отбыл на охоту. Готов поспорить, что за это время он перебил половину живности в здешних лесах, – старший центурион покачал головой. – Странный тип. Такому лучше лишний раз не переходить дорогу.

– Я как-то раз рискнул, – отозвался я. – И как видишь, до сих пор жив.

– Ты у нас непобедимый. Не порекомендовать ли мне твою центурию для участия в наступлении на север, под командованием Луция Квиета, – ехидно отозвался старший центурион. – Это тотчас выбьет из тебя лишнюю прыть.

– Слушаюсь, центурион, – ответил я. Внутри меня все пело. Армения пала в одночасье, но там еще оставались очаги сопротивления, на подавление которых Траян отправил отборную берберскую конницу.

Я плохой наездник, равно как и восемьдесят солдат пехоты под моим началом. Зато я натаскал их на долгие марши, и, боги свидетели, мы показали, на что способны. Мой час пробил. В тот год Траян сокрушил Армению. Был в этом и мой вклад.

– Квиет высоко отзывается о тебе, – сказал император во время очередного смотра. – Обычно он не слишком жалует пехоту. Тем не менее он снизошел до того, чтобы сказать мне, что от твоих солдат была польза.

– Значит, я их правильно готовил, – ответил я.

– Это как же? – в глазах Траяна блеснул огонек. Отмахнувшись от двух секретарей, что топтались рядом с какими-то депешами, он полностью переключил внимание на меня.

– Я разрушаю строй, Цезарь, – ответил я, – давая моим воинам возможность свободно перемешаться по полю сражения, вести бой независимо друг от друга. Однако по первой же моей команде они вновь выстраиваются «черепахой» или клином.

Я с трудом подбирал слова, чтобы описать то, чего я добивался от моих солдат. Скажу честно, поначалу мои нововведения им пришлись не по душе: легионеры вообще не любители перемен. Неудивительно, что все как один жаловались, что их заставляют покидать формацию, внутри которой они чувствовали себя в относительной безопасности. Но я не отступился и всю зиму, пока мы стояли в Антиохии, продолжал натаскивать их на новую тактику ведения боя. И вот теперь я отточил их умения, доведя их до совершенства, среди скал и рек Армении.

– Я хочу, чтобы они умели сражаться против любого противника и в любых условиях.

– Сразу видно, что передо мной бывший гладиатор.

Траян ничего не забыл.

– И, главное, это идет на пользу делу.

– Я до сих пор ношу твой шрам. Когда это было? Лет десять назад? – Траян закатал рукав, чтобы посмотреть на розовый рубец на все еще сильной, мускулистой руке, и покачал седой головой. – Клянусь Юпитером, я старею. Думаю, я снова отправлю тебя с Луцием Квиетом.

И мы отправились, и не раз – то в разведку, то за добычей, то в ночные вылазки, чтобы под покровом темноты наносить стремительные, смертельные удары по врагу. Где я только не был с моей центурией! Мы шагали извилистыми горными тропами, карабкались по скалам, взбирались на каменистые холмы, ползли на брюхе по низкорослой летней траве, переходили вброд горные потоки, опираясь на щиты, чтобы нас не снесло быстрым течением. Я убивал бородатых узколицых армян, я получил еще три памятные медали, и, когда приказывал моим солдатам разбиться на десяток небольших подвижных отрядов, которые в считанные секунды пронзали строй врага, рубя его на мелкие куски, никто больше не ворчал и не жаловался. Мои солдаты называли меня упрямым ублюдком, зато в нашей центурии памятных медалей за участие в кампании было в разы больше, чем в любой другой из нашего Десятого. Я же шагнул на две ступеньки выше. Центурион, что был по рангу на ступеньку старше меня, погиб, а тот, что был перед ним, умер от лагерной лихорадки, так что император быстро передвинул меня на их место.

– Теперь ты не младший центурион! – ворковала Мира, когда я пришел к ней в тот вечер. Ее ловкие руки, умеющие работать иглой и ниткой, снискали ей место среди императорской челяди. Теперь она ехала в повозке вместе с другими женщинами, перемывая мужчинам косточки и занимаясь починкой одежды огромной императорской свиты, которую Траян таскал за собой на протяжении всей Армянской кампании. – Представляешь, как ненавидят тебя другие центурионы! Ты обскакал их всех. А как должен быть рад старший центурион!

– Это точно, поет и прыгает от восторга, – с этими словами я надел на палец Миры перстень с жемчугом. – Ну как, нравится? Я снял его с толстого армянского вельможи, которого мы захватили в плен.