Двух часов может хватить, а может и не хватить, она этого не знала. Но знала, что где-то на обширном пространстве Королевского сада, с северной стороны от дворца, имеется калитка, выходящая в луга, а оттуда идет тропа к склонам Сангариоса.

Шелто остановился, и она тоже вынуждена была остановиться.

— Вы собираетесь пойти туда без меня, да? — спросил он.

Она не хотела ему лгать.

— Да. Я собираюсь успеть на эту встречу вовремя. После того как передашь ему мою просьбу, возвращайся в сейшан. Он не знает, что мы уже вышли из дворца, поэтому пошлет за мной. Проследи, чтобы его послание попало прямо к тебе, мне все равно как.

— Обычно они и так попадают ко мне, — тихо ответил он, явно недовольный.

— Я знаю. Когда он пришлет за мной, у нас будет оправдание для выхода из дворца. Через два часа спускайся вниз. Я должна быть в саду вместе с ним. Ищи нас там.

— А если вас там не будет?

Дианора пожала плечами.

— Тяни время. Надейся. Я должна это сделать, Шелто, как я тебе уже говорила.

Он еще мгновение смотрел на нее, затем согласно кивнул. Они пошли дальше. Перед самым поворотом влево, на парадную лестницу, Шелто повернул направо, и они спустились вниз по меньшей лестнице на первый этаж. Она привела их в еще один коридор, тянущийся с востока на запад. Там никого не было. Дворец еще только просыпался.

Дианора взглянула на Шелто. Их взгляды встретились. На неуловимое мгновение она испытала острое желание признаться ему во всем, сделать из друга союзника. Но что она могла сказать? Как объяснить посреди коридора, на рассвете, темную ночь и череду лет, которые привели ее сюда?

Она положила руку ему на плечо и сжала его.

— Теперь иди, — сказала она. — Со мной все будет в порядке.

Не оглядываясь, Дианора прошла немного по коридору, толкнула двойные стеклянные двери, ведущие в лабиринт Королевского сада, и одна вышла в серый, холодный предрассветный сумрак.

Его не всегда называли Королевским садом, и не всегда он был таким диким, как сейчас. Великие герцоги Кьяры в течение многих поколений создавали это место для собственного удовольствия, и оно менялось с годами вместе со вкусами и модой Островного двора.

Когда Брандин Игратский впервые приехал сюда, сад представлял собой блестящий образец регулярной парковой архитектуры: живые изгороди искусно подстрижены в форме птиц и животных, деревья расположены на точно отмеренном расстоянии друг от друга по всему огромному пространству огороженного стенами сада, широкие аллеи с фигурными скамейками, стоящими недалеко друг от друга под благоухающими, тенистыми деревьями седжойи. Там был один опрятный квадратный лабиринт со скамьей влюбленных в центре и многочисленные клумбы цветов, старательно подобранных по оттенкам.

Банальным и скучным назвал его король Играта, когда впервые прошелся по саду.

За два года сад изменился. И очень сильно. Дорожки стали уже, усыпанные листьями с нестриженых кустов летом и осенью. Казалось, они произвольно вьются сквозь густые рощи деревьев, с большими трудами привезенных со склонов гор и из лесов на севере острова. Некоторые из фигурных скамеек сохранились, и пышные, ароматные клумбы тоже, но живые изгороди в виде птиц и кусты в виде животных исчезли в первую очередь. Прежде аккуратным, симметрично подстриженным кустарникам и кустам серрано позволили разрастаться, и они стали высокими и мрачными, как деревья. Лабиринт исчез — теперь весь сад превратился в лабиринт.

Подземный источник заключили в трубы и отвели в сторону, теперь отовсюду слышался шум бегущей воды. Можно было наткнуться на заросшие пруды, над которыми свисали ветви деревьев, давая тень в летнюю жару. Теперь Королевский сад стал странным местом, не заросший и, уж конечно, не заброшенный, но намеренно организованный так, чтобы внушать чувство неподвижности и изоляции, и даже — иногда — опасности.

Например, в такое время, как сейчас, когда еще дует холодный предрассветный ветер, а едва поднявшееся солнце только начинает согревать воздух. Только самые первые почки на ветвях деревьев, и только первые весенние цветы — анемоны и дикие розы кайана — разнообразили цветовыми вспышками бесцветное утро. Зимние деревья темнели на фоне серого неба.

Дианора задрожала и закрыла за собой стеклянные двери. Глубоко вдохнула холодный воздух и взглянула вверх на облака высоко над горой, скрывающие пик Сангариоса. К востоку облака начинали рассеиваться: позднее день будет ясным. Но не сейчас. Она стояла на краю дикого сада в конце зимы и пыталась вызвать в своей душе стойкость и спокойствие.

Она знала, что в северной стене есть калитка, но не помнила точно где. Брандин показал ей эту калитку однажды летней ночью, много лет назад, когда они долго бесцельно бродили среди светлячков под стрекот кузнечиков и плеск невидимой воды в темноте рядом с освещенными факелами тропинками. Он привел ее к калитке, полускрытой вьющимися лозами и кустами роз, на которую однажды случайно наткнулся. Он показал ее Дианоре в темноте, при свете факелов за спиной и голубой луны Иларион над головой.

Он держал ее за руку в ту ночь, пока они гуляли, вспомнила Дианора, и беседовал с ней о травах и о свойствах цветов. Рассказал ей игратянскую сказку о лесной принцессе, родившейся в далекой, чужой стране, на заколдованной постели из снежно-белых цветов, которые расцветают только в темноте.

Дианора тряхнула головой, отгоняя эти воспоминания, и быстро зашагала по одной из узких, усыпанных галькой тропинок, которая уходила среди деревьев на северо-восток. Через двадцать шагов она оглянулась и уже не увидела дворца. У нее над головой начинали петь птицы. Было по-прежнему холодно. Она натянула капюшон и почувствовала себя в своих коричневых одеждах жрицей неведомого лесного бога.

Подумав так, она вознесла молитву этому неизвестному ей богу, Мориан и Эанне, чтобы Триада даровала ей мудрость и чистое сердце, на поиски которого она вышла в это утро Поста. Дианора остро сознавала, что это за день.

Почти в эту самую минуту Алессан, принц Тиганы, выехал из замка Борсо в горах Чертандо на встречу на перевале Брачио, которая, как он считал, может изменить мир.

Дианора прошла мимо клумбы анемонов, еще слишком маленьких и нежных, чтобы их сорвать. Они были белыми, что указывало на их принадлежность Эанне. Красные принадлежали Мориан, только в Тригии считалось, что их обрызгала кровь Адаона на его горе. Она остановилась и посмотрела вниз, на цветы. Их хрупкие лепестки дрожали от ветра. Ее мысли вернулись к сказке Брандина о далекой принцессе, рожденной под летними звездами, в колыбели из таких цветов.

Тут Дианора закрыла глаза, понимая, что так не пойдет.

Медленно, намеренно, в поисках боли, чтобы подстегнуть себя, пробудить ярость, она вызвала из памяти образ отца, уезжающего на войну, потом матери, а потом Баэрда в окружении солдат на площади. И когда Дианора открыла глаза и двинулась дальше, в ее сердце не осталось и следа той волшебной сказки.