Может быть, было бы лучше — пусть и невозможно это пока — нам на свою планету перейти, и назвать эту планету — Россия, и жить бы на ней одним, без этого так называемого человечества. И сотворить окончательно наш мир, собственный, непостижимый, дальний, захватывающий всю душу, чтоб песня русская сверхглубинная, как музыка сфер, звучала… Вселенную рассейскую сотворить… И чтоб рядом со звездами одни тайные наши березки сияли… А то ведь пропасть можно на этой теперешней планетке. Не годится она никуда.

— Старичка Питонова, который помер, знаешь? — спросил во тьме глухой голос. — Так вот к нему и идем.

Двое двигались по кладбищу, к глубине. Уже заходило солнце.

— Большой богохульник был, — раздался тот же глухой голос. — Я его историю через одного человека как бы изнутри знаю. Но главное — людей притягивать к себе его труп стал.

— Экая планета, — пробормотал другой, поменьше ростом, почти невидимый, и споткнулся.

— Я вот знаю: его друзья совсем дошли от его трупа, особенно старушки, — оргию тут устроили месяц назад, тело разрыли тайком…

— Каково тело-то?

— В себя впилось. Руки прижаты к груди, и голова свесилась, точно лижет их. А посредине — черная дыра.

— И что друзья?

— Глаз не могли отвести. Выли, плясали, пели, а реализовать связь свою с трупом не смогли. Звал их этот вцепившийся в себя труп куда-то, а куда — понять не могли… Может быть, мы поймем. Пойдешь?

— Я с тобой, Сережа, хоть куда пойду, — ответил который поменьше, звали его Витя Филимонов. — Если застукает начальство — в тюрьму пойду, если туда, — и он махнул рукой по направлению к звездам, — так пусть…

— Начальство куплено, — успокоил тот, кого назвали Сережей. — Среди друзей старичка важный чин был. А лопаты в лопухах. Он неглубоко погребен, нарочно…

Показалась луна, и две мужские фигуры — молодых мужчин лет тридцати с лишком — окончательно прояснились. Шли словно по ночному небу.

Могила Питонова была свежа. Уединенное кладбище это укрылось в самое себя своей заброшенностью. Друзья остановились около надгробья, зажгли карманные фонарики, последний слог «ов» был почему-то стерт, и четко различалось только «Питон».

— Ты его видел при жизни? — спросил Виктор.

— Сумасшедший чуть-чуть был старичок, — кивнул Сергей. — Очень Бога боялся. А себя любил. Потому и спятил перед смертью.

— Так чего ж с него взять? — усомнился Филимонов. Выглядел он старше Сергея, и тело его было внутренне скрючено, только глаза смотрели вдаль.

— Не в нем дело. Это только повод, — ответил Сергей. — Вот видишь эту книгу? Она поможет нам улететь и понять. Улететь с возвратом.

Книга была положена на камень.

— Спокоен ты очень, Сережа, — засуетился Витя, неловко дергаясь на одном месте, — ишь, неугомонный. Все тебя несет и несет… А куда? Здесь ведь тепло… — заскулил, сомневаясь, Филимонов.

— Садись, старик, около камня. Мы сделаем первый шаг. Разрывать ничего не надо. Я все беру на себя, а ты слушайся.

— Ну, сядем, сядем, — трусливо отговаривался Филимонов.

Присели. Вдруг раздался шелест. Сразу из кустов возникло существо, совершенно невнятное, нелепое и вместе с тем уверенное и страшноватое. Выглядел он помято, словно его жевала потусторонняя вселенская челюсть. Глаза светились, но светом другого сознания.

— Ребята, ни-ни, — издал он вполне человеческий звук и приблизился к ним.

Филимонов упал. Но Сережа (фамилия его была Еремеев) только побледнел и впился глазами в существо.

Оно еще больше очеловечилось.

— Нельзя, ребята, — хрипло сказало оно, — не тревожьте… Закурить есть? Зовут меня Коля Климентьев.

И он как-то по-уголовному, по-земному подошел к Сереже, вопрошая. Но тут же ловким и артистическим движением ноги сбросил книгу с камня. Она упала на могилу.

Сережа встал. Был он строен, где-то даже красив, но слишком значителен изнутри, чтобы его внешняя красота ослепляла.

— Есть, — ответил снизу, с земли, Филимонов.

Климентьев закурил, тут Еремеев заметил, что на незнакомце короткое пальто, хотя стояло жаркое лето.

— Нам нельзя, а им можно раскапывать? — спросил Сергей, показывая на могилу.

— Друзьям-то его? Они же пустяшные, — хмыкнуло существо. — А вам — ни-ни… Не туда лезете.

— Кто ты? — спросил Еремеев.

Этот вопрос совершенно ошеломил Климентьева. В ответ он вдруг стал подпрыгивать (как бы вокруг себя) и дико хохотать. Он так трясся от хохота, что с него стали падать какие-то насекомые. Лесная мышь сбежала с могилы.

Сергей остолбенел.

Филимонов тем не менее неуклюже поднялся с земли, бормоча:

— Ведь говорил же я, говорил, не бери книгу…

Хохот существа делался все пространнее и пространнее. Казалось, хохотала Луна или сама Вселенная. Ничто не могло его остановить.

Климентьев внезапно оборвал смех.

— Пойдемте со мной, — миролюбиво предложил он. — А этот, — он указал на могилу, — пусть. Вглубь пошел, но не в вашу сторону. Не мешайте ему.

Друзья (Филимонов и Еремеев) поплелись с кладбища. Прихватили и книгу. Впереди шел Климентьев.

Тенями выскользнули из ворот.

В стороне, на отшибе, стояло другое существо, по виду женщина. Она просила милостыню — но у кого? — кругом была пустота и ночь. Словно чего-то ждала.

— Лизанька, — улыбнулся Климентьев, — из моих.

И он помахал ей ручкой.

— Чудные вы, смертные, — верещал по пути Климентьев, словно стал бабою. — Даже самые умные из вас — такими порой бывают глупцами, — сплетничал он. — Недотепы…

Филимонов угрюмой тенью молчал, подавленный, а Сережа бесконечно улыбался. Синие глаза его совсем уплыли.

— Вот и хвартера! — вдруг прокричал Климентьев серьезно. И распахнул калитку в маленький дом. Вокруг был одинокий поселок — безразличный в своей пустоте.

«Затянул он нас», — подумал Сергей.

— Проголодались вы у меня, проголодались, — шутил Климентьев в комнате, сбросив пальто и бегая чуть не по стенам.

А потом вдруг — как бы с потолка — сказал:

— А ведь вот вы не боитесь меня, Сережа. Знаете — вы защищены…

И тут же оказался рядом, за столом, с бутылкой водки в руках. Керосиновая лампа освещала влажно-мрачную теплую комнату с невидимым по углам.

— Варя! — окликнул Климентьев через плечо.

Никто не появлялся. В комнате зияла тишина. Картошка как бы дымилась на столе.

Филимонов тупо уставился на сундук, крышка которого вроде шевелилась…