— Поздравляю вас с праздником, Тала! — звонко сказала она. — Желаю вам счастья до конца ваших дней! И вам тоже, Мадлен!

Это было традиционное пожелание, в это самое мгновение звучавшее во многих местах: на уединенных фермах, в городских и деревенских домах.

— Спасибо, дитя мое, — ответила Тала, с интересом поглядывая на две колыбели, стоящие у большой чугунной печи.

— Идите скорее сюда и взгляните на малышек, — позвала ее Эрмин. — У Мари каштановые волосики, по крайней мере над лобиком, а Лоранс сосет пальчик, и она у нас блондинка.

С серьезным, задумчивым видом Тала склонилась над младенцами. Долго смотрела на обеих по очереди. Тошан налил себе стакан вина. В голове у него теснились мрачные мысли. Мать и вправду проделала такой долгий путь, чтобы посмотреть на новорожденных внучек, или просто хотела увидеться с мужчиной, в которого была влюблена? Молодой метис старался не смотреть на Жослина.

«Похоже, моему тестю не по себе, — подумал он. — Что ж, когда мама узнает, что Лора ждет ребенка, она одумается!»

Однако в эту минуту Тала сосредоточилась на малышках. Она сняла рукавицы и погладила Лоранс по лобику.

— Тебя на языке монтанье будут звать Нади, — сказала она громко. — Это язык твоих предков по отцовской линии. Нади означает «послушная».

Потом она с улыбкой прикоснулась к щечке Мари.

— А ты, ты будешь Нютта, что означает «мое сердце».

Лора и Эрмин и не думали протестовать. Это было похоже на церемонию крещения на индейский манер. Тала со вздохом расстегнула давившую на плечи тяжелую куртку. Жослин посмотрел на нее. Она похудела, лицо стало угловатым.

— А теперь вам нужно хорошенько поесть, — предложила Лора. — Мы уже принялись за десерт, но Мирей может подогреть пирог со свининой, их осталось целых три!

— Спасибо вам за теплый прием, — отозвалась Тала.

С гордо поднятой головой она направилась к столу, что для нее было то же самое, что идти навстречу Жослину Шардену. На ней было просторное одеяние с разноцветным геометрическим узором, которое южноамериканские индейцы называют пончо. Бетти, опытная швея, пообещала себе, что смастерит такое же для своей дочки. Пончо она нашла вещью весьма практичной и оригинальной.

— Садитесь между Тошаном и мной, Тала, — предложила Эрмин. — А вы, Мадлен, — рядом с Шарлоттой. Симон, принеси скорее два стула!

Жозеф помрачнел. Прошло немало времени, прежде чем он привык к Тошану, но у этого парня, по крайней мере, отец был ирландцем. А эти две индианки с непроницаемыми лицами и медного оттенка кожей его раздражали. Он, который так радовался перспективе провести день в обществе своего друга Жослина, теперь поторопился покончить с десертом и вышел с трубкой на крыльцо.

— Какая приятная неожиданность! — воскликнула Лора, почувствовав перемены в настроении своих гостей. — Я рада, что вы приехали, Тала! Вы узнаете моего мужа, Жослина? Как и мы все, он постарел на восемнадцать лет, но все же это он!

Эрмин вздохнула: желая быть любезной, Лора явно перестаралась.

— Конечно, я его узнаю, — ответила гостья тоном, который привлек внимание всех присутствующих.

Тошан поторопился положить матери на тарелку кусок торта и спросить у Мадлен, что она хочет съесть и что выпить. Жослин решился посмотреть в черные глаза Талы. Она бросала ему вызов, он это понял в одно мгновение.

«Но чего она хочет? — снедаемый беспокойством, задался он вопросом. — Зачем приехала сюда, если мы решили забыть о нашей связи? Господи, ведь она сама подтолкнула меня к тому, чтобы снова завоевать Лору! Какая муха ее укусила?»

Трапеза продолжилась в полном молчании. Мирей, несмотря на протесты гостий, подогрела рагу и предложила им теплых оладий и чая. Тала отказалась от угощения, попробовав лишь торт.

— Эрмин, ты согласна взять к себе Мадлен? — спросила она наконец. — Я привезла ее с собой, потому что она была несчастна. В будущем она хочет постричься в монахини, но сестры посоветовали ей хорошенько все обдумать. Я знаю, что рядом с тобой ей будет спокойно и у нее всегда будет вкусная пища. Ее муж погиб на лесопилке. Он был лесорубом. Дерево упало, убив его на месте.

— Боже милосердный, какое несчастье! — воскликнула Элизабет. — Сколько же вам лет, Мадлен?

— Двадцать, — тихо ответила молодая индианка.

Тала охотно рассказала бы истинную историю своей племянницы. Мадлен, индейское имя которой было Соканон[45], совсем не хотела связывать себя брачными узами. Но родители заставили ее выйти замуж, хотя сама девушка мечтала посвятить свою жизнь Богу. Неожиданная смерть мужа избавила ее от тягостной участи. То, что она оставила свою маленькую дочь на попечение монахинь в Шикутими, было первым шагом к затворнической и набожной жизни, к которой стремилась ее душа.

— Конечно, согласна! — радостно отозвалась Эрмин. — Мне нужна помощь — мои малышки почти не набрали вес!

— Спасибо, Канти, — тихо сказала Мадлен.

— Канти! — повторила молодая женщина.

— Я сестра Шогана, который слушал, как ты поешь на берегу Перибонки, — пояснила та. — И он до сих пор называет тебя так. Он говорит, что никогда не забудет твоего прекрасного голоса, поднимавшегося к звездам.

Взволнованная Эрмин не смогла совладать с эмоциями: крупные слезы потекли по ее щекам. Она вытирала их тыльной стороной руки, злясь на себя за излишнюю эмоциональность. Это индейское имя открыло старую рану. Она встала, оттолкнула стул, подняла голову и сделала глубокий вдох.

— Спасибо, Мадлен, — сказала она с улыбкой. — Ты тоже имеешь право меня услышать!

И голос соловья полился почти в ту же секунду — прозрачный, хрустальный. Не задумываясь, Эрмин запела «Арию с колокольчиками» из «Лакме», которую обожала. Она не работала над голосом много месяцев, но без труда взяла самые высокие ноты — так она была счастлива тем, что поет.

Сидящие за столом затаили дыхание. Лора сжала в пальцах салфетку, губы ее приоткрылись. Она была на вершине блаженства.

«Моя дорогая доченька, наконец ты поешь! — думала она. — Господи, благодарю тебя! Какая красота, какое чудо!»

Бетти и Жозеф были вне себя от восторга. Они даже позабыли о подозрительности, которую вызывали у них индианки. Тала торжествующе улыбалась, а Мадлен тихо плакала, сложив руки на груди. Жослин нашел отраду в созерцании своей дочери. Эрмин была прекрасна: сияющие радостью голубые глаза, влажные розовые губы, нежный цвет лица… Ему казалось, будто он возносится к небесам, свободный от всех своих прегрешений.

Стоило молодой женщине замолчать, как раздались крики «Браво!». Симон и Арман аплодировали как сумасшедшие. Восхищенная Шарлотта не отставала от них. Она подбрасывала на коленях Мукки, который вскрикивал от удовольствия.