– Он здесь. В стране, которая, как утверждается, дает шанс всем сирым и обездоленным.

Сирые и обездоленные… На миг растревоженная память вернула Джеймса Хаудена в сиротский приют. Да, он получил неожиданный шанс – через одного доброго человека – его собственного Элана Мэйтлэнда. Но он по крайней мере родился в этой стране. Хауден решил, что их беседа несколько затянулась.

– Закон об иммиграции есть закон этой страны, мистер Мэйтлэнд. Несомненно, он не лишен недостатков, но народ Канады решил иметь его именно таким. И, к сожалению, закон вынуждает меня ответить вам “нет”.

Обмен прощальными любезностями завершился весьма быстро. Встав, Джеймс Хауден пожал Элану руку.

– Позвольте мне пожелать вам больших успехов в вашей профессии. Возможно, в один прекрасный день вы решите заняться политикой. У меня предчувствие, что вы преуспеете в этой сфере, – заметил Хауден.

– Не думаю, сэр, – сдержанно ответил Мэйтлэнд. – Уж слишком многое в политике мне не по душе.

После ухода Элана Мэйтлэнда премьер-министр развернул второй шоколадный батончик и стал задумчиво грызть его по кусочку, не замечая вкуса. Спустя некоторое время он вызвал помощника и раздраженным голосом потребовал черновик речи, с которой ему предстояло выступать в этот вечер.

В вестибюле отеля “Ванкувер” Элана Мэйтлэнда дожидался Дан Орлифф. Репортер нетерпеливо спросил:

– Новости есть? Элан покачал головой.

– Ну и ладно! – бодро воскликнул Орлифф. – Вы с этим делом держите публику в напряжении, а это чего-нибудь стоит.

– Ой ли? Тогда скажите мне, что может ваша публика, если правительство стоит на своем, как скала? – кисло возразил Элан.

– А вы что, никогда не слышали? Публика может сменить правительство, вот что.

– Это просто чудесно! – язвительно восхитился Элан. – Тогда подождем до выборов, а потом пошлем Анри открыточку с приятной новостью. Если, конечно, сумеем обнаружить, где он мыкается.

– Ладно, пошли, – примирительно предложил ему Дан. – Я отвезу вас в контору, а по дороге расскажете, что говорил Хауден.

Когда Элан вошел в контору, Том Льюис работал в своей клетушке. После беседы в автомобиле Дан Орлифф поспешно укатил, по всей видимости, в редакцию “Пост”. Элану пришлось еще раз изложить все, что происходило во время встречи с премьер-министром, – на этот раз Тому Льюису.

– Вот что я скажу, – не без зависти отметил Том. – Уж если ты вцепился в кость, у тебя ее не отнять.

Элан рассеянно кивнул. Он раздумывал, не позвонить ли ему Шерон, с другой стороны, никакого повода для этого у него не было. После короткой беседы по телефону два дня назад они больше так и не разговаривали.

– Да, кстати, – вспомнил Том. – Тебе посылка. Доставлена шофером и все такое прочее. Лежит у тебя в офисе.

Снедаемый любопытством, Элан заторопился к себе в клетушку. В центре стола он увидел квадратную коробку, обернутую бумагой. Распаковав ее, он открыл крышку. Под несколькими слоями папиросной бумаги он обнаружил глиняный бюст. А рядом записка:

"Я все старалась, чтобы было похоже на мистера Крамера, но каждый раз получалось то, что ты видишь. Поэтому – без булавок, пожалуйста! С любовью, Шерон”.

Элан взял бюстик в руки. Это был, ликующе отметил он, вполне похожий портрет его самого.

Менее чем в четверти мили от апартаментов премьер-министра в отеле “Ванкувер” судья Стэнли Уиллис, член Верховного суда провинции Британская Колумбия, уже около часа беспокойно мерил шагами свой служебный кабинет.

В душе судьи Уиллиса, внешне суховатого, сурового и невозмутимого, шло ожесточенное сражение.

Линия фронта в этой битве пролегла с беспощадной четкостью. По одну сторону находились его судейская целостность, неподкупность и честность, по другую – его собственная совесть. Пересекались они на одном предмете. Анри Дюваль.

Эдгар Крамер заявил помощнику премьер-министра:

"У благотворителей Дюваля не осталось более никаких легальных возможностей предпринять что-либо еще”. Элан Мэйтлэнд после недельных поисков юридических прецедентов пришел к такому же выводу.

Судья Уиллис располагал сведениями, свидетельствующими, что они оба ошибались. Сведения эти, если их умело использовать, освободят Анри Дюваля из его заточения на судне как минимум временно, а вполне возможно, и навсегда.

Ключ к решению проблемы находится в тяжелом фолианте “Британская Колумбия. Отчеты. Том 34, 1921 год”, открытом на странице, озаглавленной “Король против Ахмеда Сингха”.

Бумага, на которой были напечатаны эти слова и последующий текст, выцвела и пожелтела от времени. Но суждение закона оставалось столь же обязательным и непререкаемым, как если бы было вынесено только вчера.

Канадский судья постановил: “Ахмед Сингх в 1921 году… (а значит, и Анри Дюваль сегодня) не мог быть депортирован только на судно.

Любое лицо (как объявил давно скончавшийся судья еще в 1921 году) должно быть депортировано в ту страну, откуда оно прибыло, – и ни в какое другое место”.

Но “Вастервик” не направлялся в Ливан.., в страну, откуда прибыл Анри Дюваль.., где он сел на судно. “Вастервик” был океанским бродягой, очередной заход у него намечался в Белфаст, а дальнейший маршрут пока еще не был определен.

Поэтому приказ о депортации Анри Дюваля является противозаконным и не имеющим юридической силы.

Это вытекало из дела “Король против Ахмеда Сингха”.

Все факты, касающиеся “Вастервика”, судья Уиллис собирал тайком – так же, как он скрытно следил за всеми другими подробностями дела Анри Дюваля.

Ему сообщили, что Элан Мэйтлэнд и Том Льюис вели поиски юридических прецедентов, которые помогли бы предотвратить депортацию Анри Дюваля. Узнал он и об их неудаче, что его совсем не удивило.

Судья Уиллис не винил двух молодых адвокатов за то, что они не смогли докопаться до дела “Король против Ахмеда Сингха”. Оно было ошибочно аннотировано, индексировано и отнесено совершенно к другому разделу, в чем, в общем, не было ничего необычного, такое в судебной практике случается довольно часто. Да и сам судья никогда бы о нем не узнал, если бы давным-давно по чистой случайности не натолкнулся на старый отчет, который остался у него в памяти.

Если бы он был адвокатом Анри Дюваля, раздумывал судья Уиллис, он бы немедленно, сегодня же днем подал новую апелляцию. А как судья он бы немедленно удовлетворил подобное ходатайство. И вынес бы не какой-то половинчатый ордер ниси, как поступил прежде, а полноценный приказ доставить задержанного в суд, который в тот же момент освободил бы Анри Дюваля из его тюрьмы на “Вастервике”.

Но он был судья – и не был адвокатом. Никому на свете не дано быть и тем, и другим.