Тем не менее и в этих новых условиях изначальная моральная искренность церкви продолжала проявляться время от времени. Некоторые епископы осмеливались обращаться к императорам с увещеваниями, как Нафан — к Давиду. Златоуст решительно настаивал на том, чтобы диаконы не допускали к святому причастию недостойных, хотя из‑за пылких выступлений против безнравственности императорского двора он в конце концов навлек на себя смещение с должности и изгнание. Златоуст говорит тем, кто раздает причастие: «Пусть это будет военачальник или правитель, даже человек, украшенный императорской короной, но если он недостоин, не давайте ему приближаться [к столу Господню]; у вас больше власти, чем у него… Не навлекайте на себя гнев Господа, дайте ему меч вместо пищи. Если новый Иуда приблизится к столу причастия, не пускайте его. Бойтесь Бога, а не человека. Если вы боитесь человека, он будет насмехаться над вами; а если вы боитесь Бога, тогда и люди станут вас уважать»[660]. Синезий отлучил недостойного губернатора Пятиградия, Андроника, который жестоко притеснял бедных и с пренебрежением относился к увещеваниям епископа, и эта мера достигла желаемого результата. Но самый известный пример церковной дисциплины в действии — столкновение Амвросия и Феодосия I в Милане около 390 г. Епископ не допустил к причастию могущественного императора–ортодокса и изгнал его из церкви, потому что тот, в приступе ярости, велел своим солдатам изрубить в Фессалонике семь тысяч человек, невзирая на положение, пол и виновность, с невероятной жестокостью наказав город за бунт. Через восемь месяцев Амвросий даровал императору прощение, после того как тот совершил публичное покаяние в церкви и обещал в будущем осуществлять смертный приговор не раньше, чем через тридцать дней после его вынесения, чтобы у него было время отменить приговор и помиловать приговоренных[661]. Поступая так, Амвросий отстаивал — хотя, может быть, и не без некоторой примеси иерархического высокомерия, — достоинство и права церкви по отношению к государству, требования христианской воздержанности и милосердия, противопоставленные грубой военной силе. «Таким образом, — говорит современный историк, — церковь в период неограниченного произвола показала себя приютом народной свободы, а ее святые приняли на себя роль народных трибунов»[662].

I. Источники. Августин: Труды против донатистов (Contra epistolam Parmeniani, libri iii; De baptismo, contra Donatistas, libri vii; Contra literas Petiliani, libri iii; De Unitate Ecclesiae, lib. unus; Contra Cresconium, grammaticum Donat., libri iv; Breviculus Collationis cum Donatistis; Contra Gaudentium, etc.), в девятом томе его Opera, ed. Bened. (Paris, 1688). Оптат Милевийский (около 370): De schismate Donatistarum. L. E. Du Pin: Monumenta vett. ad Donatist. Hist, pertinentia, Par., 1700. Excerpta et Scripta vetera ad Donatistarum Historiam pertinentia, в конце девятого тома бенедиктинского издания трудов Августина.

II. Литература. Valesius: De schism. Donat. (приложение к его изданию Евсевия). Walch: Historie der Ketzereien, etc., vol. iv. Neander: Allg. K. G. ii, 1, p. 366 sqq. (английский перевод Torrey, ii, p. 182 sqq.). A. Roux: De Augustine adversario Donat. Lugd. Bat., 1838. F. Ribbeck: Donatus и. Augustinus, oder der erste entscheidende Kampf zwischen Separatis mus и. Kirche., Elberf., 1858. (Автор в течение краткого времени был баптистом, а потом вернулся в официальную прусскую церковь и написал труд против сепаратизма).

Донатизм был самым важным расколом в церкви рассматриваемого нами периода. В течение целого века он разделял северо–африканскую церковь на два враждебных лагеря. Как и расколы предыдущего периода[663], он возник вследствие конфликта сторонников более строгого и более терпимого отношения к дисциплине и восстановлению отступников в рядах церкви. Но из‑за вмешательства христианизировавшегося государства он в то же время приобрел церковно–политический характер. В предыдущий период за строгую дисциплину покаяния выступали в основном монтанисты и новациане, которые были еще живы, а более мягкие принципы и практика находили поддержку в Римской церкви, и со времен Константина они стали преобладающими.

Начался донатистский раскол во времена гонений Диоклетиана, когда заново развернулись споры о церковной дисциплине и мученичестве. Сторонники строгости, которых поддерживал Секунд из Тигисиды, в то время — примас Нумидии, и возглавлял епископ Донат из Казе Нигре, устремились за мученическим венцом, исповедуя фанатическое презрение к смерти и считая бегство от опасности или выдачу священных книг трусостью и предательством, ведущими к исключению из церковного общения навеки. Партия умеренных, во главе которой стояли епископ Мензурий и его архидиакон и преемник Цецилиан, выступали за смягчение наказания и терпимость и с подозрением относились к побуждениям тех, кто внешне представлялся исповедником и мучеником. Уже в 305 г. раскол был неизбежен, что показали выборы епископа в городе Цита. Но фактически разрыв произошел только после окончания гонений в 311 г., и трудности возникли в связи с поспешным избранием Цецилиана на место епископа Карфагена. Донатисты отказались признавать его, потому что его рукоположение нумидийскими епископами было неполным, а служение на церемонии нес епископ Феликс из Аптунгиды, или Аптунги, которого они объявили traditor, предателем, то есть человеком, выдавшим священные писания гонителям–язычникам. В самом Карфагене у Цецилиана было много оппонентов — старейшины общины (seniores plebis) и особенно богатая и суеверная вдова Луцилла, которая привыкла перед ежедневным причастием целовать определенные реликвии и, похоже, больше верила в них, чем в духовную силу таинства. Секунд из Тигисиды и семьдесят нумидийских епископов, в основном сторонников строгости, собрались в Карфагене, сместили и отлучили от церкви Цецилиана, который отказался предстать перед ними, и избрали на его место чтеца Майорина, любимца Луциллы. После смерти Майорина в 315 г. его преемником стал Донат одаренный человек, обладавший пылкой энергией и красноречием, заслуживший среди своих почитателей славу чудотворца и именуемый Великим. Именно от этого человека, а не от вышеупомянутого Доната из Казе Нигре происходит название группировки[664].