Иероним: Chron. ad ann. 864. Златоуст: Homilia in S. Patrem nostrum Meletium, archiepiscopum magnae Antiochiae (произнесена в 386 или 387 г., издание Montfaucon, Opera, tom, ii, p. 518–523). Созомен: H. Ε., iv, 28; vii, 10, 11. Феодорит: H. Ε., V, 3, 35. Сократ: H. E., iii, 9; ν, 9, 17. См. также Walch: Ketzerhistorie, part iv, p. 410 sqq.

Раскол Мелетиан в Антиохии[687] был тесно связан с арианскими спорами и продолжался больше пятидесяти лет.

В 361 г. большинство членов Антиохийской церкви избрали епископом Мелетия, ранее бывшего арианином и рукоположенного этой группировкой, но перешедшего, после избрания, к никейской ортодоксии. Это был человек красноречивый, умеющий убеждать, с приятными и любезным манерами, поэтому он пришелся по сердцу и католикам, и арианам. Но его неуверенность в вопросах учения оскорбляла экстремистов обеих партий. Когда он принял никейскую веру, ариане сместили его на соборе, отправили его в изгнание и передали его епископат Евзою, который ранее был изгнан вместе с Арием[688]. Католики отвергли Евзоя, но в их среде произошел раскол; большинство приняло сторону сосланного Мелетия, а более старая и более строгая ортодоксальная партия, которая стала называться теперь евстафианами и с которой общался Афанасий, не пожелала признавать епископа, который был посвящен арианами, хотя он и был католиком, и избрала Павлина, известного пресвитера, которого в качестве альтернативного епископа рукоположил Люцифер из Калариса[689].

Доктринальные разногласия между мелетианами и приверженцам староникейской веры в основном заключались в следующем: последние признавали три ипостаси Божьей Троицы, а первые — только три лика (prosopa); одни ставили акцент на троичности Божьей сущности, а другие — на ее единстве.

Восточные ортодоксы встали на сторону Мелетия, западные и египетские — на сторону Павлина, как законного епископа Антиохии. Мелетий, вернувшись из ссылки под покровительством Грациана, предложил Павлину объединить их паству, чтобы тот, кто будет жить дольше, руководил всей церковью, но Павлин отказался, потому что каноны запрещали ему сотрудничать с человеком, рукоположенным арианами[690]. Потом военные власти передали Мелетию собор, который раньше был в руках Евзоя. Мелетий председательствовал, как старший епископ, на Втором вселенском соборе (381), но умер через несколько дней после его открытия — став святым, но не в Римской церкви. Его похороны производили впечатление: перед его набальзамированным телом несли светильники, пели псалмы на разных языках, и эти почести повторялись во всех городах, через которые его провозили по пути в Антиохию, где захоронили рядом с могилой святого Вавилы[691]. Антиохийцы вырезали его изображения на кольцах, чашах и стенах спален. Святой Златоуст сообщает нам об этом в своем красноречивом восхвалении Мелетия[692]. Его преемником стал Флавиан, хотя Павлин был еще жив. В результате снова начались неприятности, вызвавшие негодование Римского епископа. Златоуст пытался примирить Рим и Александрию с Флавианом, но партия Павлина после его смерти в 389 г. назначила его преемником Евагрия (ум. в 392), и раскол продолжался до 413 или 415 г., когда епископу Александру удалось примирить остатки старых ортодоксов с преемником Мелетия. Две партии отметили свое воссоединение пышным праздником и продолжали существовать в согласии[693].

Таким образом завершился долгий и упорный раскол, и Антиохийская церковь смогла наконец насладиться тем миром, которого тщетно пытался добиться Афанасьевский синод в Александрии в 362 г.[694]

I. Древние литургии; Постановления соборов и труды церковных авторов того периода.

II. Археологические и литургические труды; представители Католической церкви: Martene, Mamachi, Bona, Muratori, Felicia, Asseman, Renaudot, Binterim, Staudenmeier; протестантской: Bingham, Augusti, Siegel, Alt, Piper, Neale, Daniel.

Изменения в юридическом и общественном положении христианства по отношению к светской власти оказали мощное влияние на его поклонение. До этих пор в христианском поклонении участвовало сравнительно небольшое количество верующих, в основном принадлежавших к беднейшим слоям общества. Теперь христианство вышло из укрытия частных домов, пустынных земель и катакомб на дневной свет и вынуждено было приспосабливаться к высшим слоям общества и большой массе людей, воспитанных в традициях язычества. Развитие иерархии и обогащение публичного поклонения шли рука об руку. Республиканские и демократические установления требуют простых манер и обычаев, тогда как аристократия и монархия окружают себя формальным этикетом и блестящим двором. Всеобщее священство верующих тесно связано с простотой культа, а епископальная иерархия — с богатыми, впечатляющими церемониалами.

В никейскую эпоху церковь поменяла свой смиренный рабский облик на роскошные имперские одежды. Изначальная простота ее поклонения сменилась богато украшенным многообразием. Она привлекла все изящные искусства на службу в святилище и начала создавать возвышенную христианскую архитектуру, скульптуру, живопись, поэзию и музыку. На месте языческих храмов и жертвенников повсюду возникли величественные церкви и часовни во славу Христа, Девы Марии, мучеников и святых. Родственные идеи священства, жертвоприношения и алтаря развивались и закреплялись по мере того, как разгорался внешний блеск иерархии. Месса, или ежедневное воспоминание об искупительной жертве Христа, возглавляемое священником, превратилась в мистический центр всей системы богослужения. Возросло количество церковных праздников; появились процессии и паломничества, множество важных и суеверных обычаев и церемоний. Публичное поклонение Богу приобрело, если можно так выразиться, драматический, театральный характер, сделавший его привлекательным и впечатляющим для народных масс, еще не способных, по большей части, поклоняться Богу в духе и истине. Формировавшееся поклонение было обращено скорее к зрению и слуху, чувствам и воображению, чем к разуму и воле. Короче говоря, в никейскую эпоху мы уже встречаем почти все характерные черты свя–щеннического, мистериального, церемониального, символического культа Греческой и Римской церкви нашего времени.