– Он подвергает опасности и себя, и других. Что будет с нами, если Генрих потерпит неудачу? Что скажут наши сторонники об этих беспомощных попытках вести войну? – гневно выкрикивал Роберт. – Все, наверное, потешаются над нами.

– А может, наоборот, наблюдают за ходом событий с интересом. Брат, он рожден львом, не заставляйте его вести себя как мышь.

– Да я не об этом! – Роберт бросил на сестру гневный взгляд. – Я наблюдал, как он учится и мужает. Я знаю, на что способен Генрих, но я также знаю, что он любит торопить события. Мы не должны поощрять это!

– Я возмущена не меньше вас, – резким тоном остановила его Матильда. – Но пока не случилось ничего непоправимого, и не надо преувеличивать опасность.

Она покосилась на брата. Недавно второй сын Роберта Филип очень разочаровал отца. Молодой Глостер вынужден был сдать стратегически важную крепость Фарндон, в которой был коннетаблем, что вбило первый клин между отцом и сыном. Произошла жестокая ссора. После нее Филип переметнулся к Стефану, а затем, бросив все, отправился в Крестовый поход. Роберт был безутешен, здоровье его подкосилось, и он часто выходил из себя.

– Вы думаете, его отец приложил руку к этому?

Матильда резко замотала головой:

– Жоффруа ни за что не позволил бы Генриху совершить такой опрометчивый поступок.

Ей стало не по себе, едва она вспомнила, что в возрасте Генриха Жоффруа готовился обручиться с ней. Кто знает, где тот момент, когда мальчик превращается в мужчину?

– Генриха надо остановить и показать ему, что мы не одобряем такое безрассудство. Он не может оставаться в Англии. У нас не хватает средств обеспечить самих себя, не говоря уже о том, чтобы оказать ему поддержку и дать все необходимое. – Роберт немного повысил голос. – Если Жоффруа ни при чем, кто же платит солдатам, которых привез сюда Генрих?

– Рано или поздно он прибудет в Дивайзис, – ответила Матильда, – тогда мы с ним и поговорим.

Следующим утром она сидела у окна в своей комнате и просматривала письма. Об эскападах Генриха больше не было никаких вестей. Зато пришло письмо от Аделизы. Мачеха сообщала, что благополучно разрешилась от бремени сыном и ребенка назвали Генрихом в честь прославленного короля и в знак приветствия на земле Англии его тезки, который, без сомнения, пойдет по стопам деда.

Матильда печально улыбнулась. Она не видела мачеху и подругу уже восемь лет. Когда они расстались, Аделиза родила только первого из своих шести детей. Ее письма всегда согревали душу, но и обостряли горечь долгой разлуки.

Она размышляла, что бы послать супругам Д’Обиньи в качестве подарка на крестины сына, когда ее раздумья прервал коннетабль Хамфри де Богун.

– Госпожа, прибыл лорд Генрих со своими людьми в сопровождении маршала.

У Матильды сразу же отлегло от сердца. Но что делает сын в компании ее маршала?

– Прекрасно, – спокойно сказала она. – Разместите их в замке и передайте, что я скоро выйду поприветствовать их. Но сначала приведите ко мне маршала.

Приглаживая платье и надевая на пальцы перстни, она обдумывала, как следует себя вести в сложившихся обстоятельствах.

Маршал Фиц-Гилберт прибыл немедленно, бодро постучал в дверь своим жезлом и решительно прошествовал в комнату. Он был, как всегда, сдержан и учтив, но Матильда почувствовала, что тот просто кипит гневом.

– Мне сказали, вы прибыли вместе с моим сыном, – начала она.

Фиц-Гилберт твердо уставился на нее единственным глазом:

– Госпожа, он спасался бегством после безуспешной попытки взять Криклейд. Чтобы экипировать своих людей, принц в мое отсутствие похитил из замка в Мальборо вооружение, коней и амуницию. – Фиц-Гилберт с трудом сдерживал негодование. – Я решил, что лучше сопроводить его сюда, где он будет представлять меньшую опасность для всех, включая себя.

Неудивительно, что маршал так взбешен, подумала Матильда, негодник без спроса вломился в его арсенал.

– Криклейд, – произнесла она.

– Полагаю, в Пертоне лорда Генриха постигла такая же неудача.

– Спасибо, милорд, – коротко ответила Матильда. – Я приняла к сведению.

– Его наемники в основном неоперившиеся юнцы да голь перекатная. Я удивлен, что они продвинулись так далеко, отделавшись несколькими ранениями.

Услышав слово «ранения», Матильда пошатнулась.

– А лорд Генрих?

– Госпожа, он невредим и в прекрасном расположении духа. – В голосе маршала отчетливо прозвучало раздражение. – Ваш сын отважен, но безрассуден.

– В этом он похож на вас, – заметила Матильда.

– Ах нет, госпожа. – Маршал пронзил ее умным взглядом. – Я всегда учитываю все «за» и «против» и прикидываю, стоит ли рисковать. Что неразумно для одних, для других может оказаться единственно правильной дорогой. Я взвешиваю шансы.

– Тем не менее иногда вы выбираете такую дорогу, которая таит опасности.

– Согласен, но я никогда не ступаю, не прощупав почвы.

– Мой сын знает свое предназначение, – резко произнесла она. – Генрих будет королем.

Фиц-Гилберт поклонился, но на его губах застыла упрямая улыбка.

– Конечно, миледи. Я в этом не сомневаюсь.

Отпустив маршала, Матильда тяжело вздохнула и отправилась в жилую башню разговаривать со своим шалопаем-сыном. Она нашла Генриха расхаживающим по комнате и удивленно застыла у дверей. В ее памяти сохранился образ широко улыбающегося одиннадцатилетнего подростка, теперь же перед ней был юноша на пороге зрелости. На подбородке у него пробивались медного цвета волосы, руки и ноги стали длинными и окрепли. Он сравнялся с ней ростом, и глаза у него дедовские – ясные, серые, но с зеленовато-голубым оттенком в глубине, как у Жоффруа. На Матильду словно свежим бризом дохнуло неуемной молодой энергией. Плащ Генриха был застегнут высоко на плече круглой золотой брошью, на боку висел меч, хотя его еще не посвятили в рыцари.

– Генрих, – произнесла она, и в одном этом слове сосредоточились гордость, любовь и упрек.

– Миледи мать. – Генрих опустился на колено и склонил голову.

При виде медно-золотой шапки его волос сердце ее захлестнула волна нежности. Она наклонилась, чтобы приложиться губами к его голове, как требовал этикет, а потом подняла сына с колен и радостно обняла. Матильда знала, что должна на него сердиться, но возобладали другие чувства.

Взяв сына за руку, она повела его к узкому окну, чтобы хорошенько разглядеть.

– Ты стал почти мужчиной.

Генрих расправил плечи:

– Я мужчина. – В его голосе сквозило возмущение тем, что его могут принимать за кого-то еще. – И я здесь, чтобы сражаться за мое королевство.

– Да, мне доложили.

Генрих взирал на мать через густые рыжие ресницы: