Где-то в доме раздались тихие нотки китайского гонга. Девушка вздрогнула, словно испуганная газель.

– Мне нужно идти! Он зовет меня!

Он открыла дверь и бросилась было из комнаты, но затем на минуту остановилась, чтобы воодушевить меня страстным восклицанием:

– Прошу, будьте осторожны, будьте очень осторожны, сахиб!

И с этими словами удалилась.

Спустя некоторое время после того, как прекрасная таинственная посетительница покинула меня, я сидел в размышлениях. Мне казалось, что я наконец наткнулся на частичное объяснение загадки всего происходящего. Вот к чему я пришел: Юн Шату, опиумный король, был всего-навсего агентом либо служащим организации или лица, чья деятельность имела размах куда больший, нежели поставка наркотиков посетителям Храма Грез. Этому человеку или людям требовались сообщники во всех слоях общества. Иными словами, меня затягивало в окружение торговцев опиумом все большего масштаба. Гордон, без сомнения, занимался расследованием этого дела, и само его присутствие говорило о том, что оно было не из рядовых, поскольку мне было известно, что он замещал высокую должность в английском правительстве, хотя я и не знал, какую именно.

Касалось это опиума или нет, но я был исполнен решимости в своем намерении отплатить свой долг Хозяину. Мои нравственные чувства притупились под напором темных волн, что меня несли, и мыслей о гнусном преступлении в моей голове не появлялось. Я, что называется, зачерствел.

Более того, сама степень моей благодарности возросла тысячекратно, когда я подумал о девушке.

Я был обязан Хозяину тем, что все еще мог стоять на ногах и смотреть в ее ясные глаза, как и должно смотреть мужчине. Посему если ему требовалось, чтобы я служил торговцем наркотиками, я был на это готов. Без сомнения, мне надлежало изображать человека, столь высокопоставленного, что на таможне инспекторы не применяли к нему установленных мер, – может быть, мне предстояло привести в Англию какой-нибудь редкий источник грез?

С этими мыслями я спустился по лестнице, но и помимо них мною овладевали иные, более заманчивые догадки – что девушка делала в этом потайном притоне, словно роза среди груды мусора? И кем она вообще была?

Когда я очутился в баре, что находился снаружи притона, туда же вошел и Хассим – мрачно сдвинув брови, весь в гневе и, как мне показалось, в страхе. В руках он держал сложенную газету.

– Я же сказал тебе ждать в опиумной комнате! – рявкнул он.

– Тебя не было так долго, что я поднимался в свою комнату. Ты достал билет?

Он лишь хмыкнул и, отпихнув меня, двинулся в опиумную. Я, встав в дверях, увидел, как он пересек ее и ушел в заднюю комнату. Я за ним не пошел, но мое замешательство возрастало. Дело в том, что когда Хассим прошмыгнул мимо меня, на первой странице газеты я уловил взглядом заголовок, к которому он крепко прижимал свой черный палец, словно нарочно указывая на него.

И с неестественной быстротой чувств и ума, коими я, похоже, обладал в то время, я в одно мгновение прочитал:

ОСОБО УПОЛНОМОЧЕННЫЙ В АФРИКЕ НАЙДЕН УБИТЫМ!

Вчера тело майора Фэрлана Морли было обнаружено в сгнившем трюме одного из кораблей в Бордо…

Больше я ничего не разглядел, но и это давало мне пищу для размышлений!

Было похоже, что дело принимало скверный оборот. И все же…

Прошел еще один день. На мои расспросы Хассим грубо отвечал, что планы переменились, и мне больше не требовалось ехать во Францию. Затем, поздно вечером он пришел ко мне, чтобы вновь проводить в таинственную комнату. Я оказался перед лакированной ширмой, в мои ноздри проник желтый дым, сотканные драконы заизвивались на гобеленах, а пальмы на заднем плане заросли так густо, что все это порождало у меня тягостное ощущение.

– Наши планы претерпели изменения, – объявил голос. – Тебе более не придется куда-либо плыть, как мы положили прежде. Но есть еще одно дело, какое будет тебе по силам. Полагаю, в нем ты сможешь оказаться даже более полезным, ибо, признаюсь, ты несколько разочаровал меня в части своей деликатности. Однажды ты вмешался в ход событий таким образом, какой, несомненно, доставит мне значительные неудобства в будущем.

Я ничего не ответил, но во мне возникло чувство обиды.

– Даже после заверения одного из моих самых преданных слуг, – продолжал голос спокойно, не выражая никаких чувств, лишь слегка повысив тон, – ты настоял на том, чтобы отпустить моего самого заклятого врага. Посему прошу впредь быть более осмотрительным.

– Я же спас вам жизнь! – рьяно возразил я.

– И именно по этой причине я прощаю тебе твою ошибку – на этот раз!

После этих слов во мне медленно зашевелилась ярость.

– На этот раз? Тогда постарайтесь впредь не подвергать себя опасности, потому что следующего раза не будет. Я многим вам обязан, стольким, что едва ли могу хотя бы надеяться вам отплатить, но это не делает меня вашим рабом. Я спас вам жизнь – это чуть ли не самое большое, что человек может для кого-либо сделать. Так что вам идти своей дорогой, мне – своей!

Ответом мне оказался страшный утробный смех, отдаленно напоминающий змеиное шипение.

– Ох, дурак! Ты будешь расплачиваться со мной до конца своей жизни! Говоришь, ты мне не раб? А я думаю, что раб, – точно такой же, как негр Хассим, что стоит рядом с тобой, и как девушка Зулейха, что околдовала тебя своей чудесной красотой.

От этих слов я почувствовал, как к моему мозгу прилила горячая кровь и меня захлестнула ярость, на мгновение полностью овладевшая моим рассудком. Точно как все мои чувства в последнее время обострились и усилились, так же и эта ярость разрасталась с каждой секундой, принимая такую степень, какой я не испытывал ни разу в жизни.

– Вы – исчадье ада! – прокричал я. – Дьявол… кто вы такой и почему меня держите? Сейчас я взгляну на вас или погибну!

Хассим бросился на меня, но я отшвырнул его обратно и, в один шаг достигнув ширмы, невероятно сильным движением отбросил ее в сторону. Но тут же отступил, раскинув руки и завопив. Передо мной стояла высокая стройная фигура, наряженная в нелепое парчовое одеяние, свисавшее до самого пола.

Из рукавов проглядывали руки, чей вид привел меня в истинный ужас – это были длинные, хищные кисти с худыми костлявыми пальцами и изогнутыми когтями. Иссохшая кожа походила на горчичного цвета пергамент, будто владелец этих рук был давным-давно мертв.