– Чем могу помочь? – спросила она.

Она меня забыла, с ужасом подумал я. Ну а с чего бы ей меня помнить? Времени прошло много, да и выглядел я теперь по-другому. Это как увидеть кого-то, кого считал умершим.

И тут – протопав по ступенькам, за ее спиной, в заляпанных краской слаксах и кардигане с протертыми локтями – возник Хоби. Моей первой мыслью было: он подстригся – волосы у него стали заметно короче и заметно поседели. Лицо у него было слегка недовольное, и целый ухнувший в сердце миг я думал, что и он меня не узнал, но вдруг:

– Господи боже, – внезапно выговорил он и отшатнулся.

– Это я, – выпалил я. Я боялся, что он захлопнет дверь у меня перед носом. – Теодор Декер. Узнаете?

Пиппа быстро глянула на него – даже если она не помнила меня, имя она явно вспомнила, – и меня до того ошеломила дружеская радость на их лицах, что я расплакался.

– Тео, – он обнял меня крепко, по-родительски и так порывисто, что я разревелся еще сильнее.

Потом – рука у меня на плече, увесистая рука-якорь, рука-безопасность, рука-сила, и он завел меня в дом, провел через мастерскую, сквозь тусклую позолоту и густые древесные ароматы, которые мне снились, и дальше – вверх по лестнице, в утраченную когда-то гостиную, к бархату, вазам-урнам, бронзе.

– Как же чудесно тебя снова увидеть, – говорил он, и: – Вид у тебя измученный, – и: – Ты когда приехал? – и: – Господи, ну ты и вымахал! – и: – А волосы-то, волосы! Прямо Маугли! – и (уже с беспокойством): – Тебе не душновато? Может, окно открыть? – и, когда Поппер высунул голову из сумки: – Ах-ха! А это у нас кто?

Пиппа, смеясь, вытащила его из коробки, прижала к себе. От лихорадки у меня кружилась голова, мне казалось, что я весь раскалился и свечусь, будто решетка электрокамина, и меня до того отпустило, что я даже слез не стыдился. Я ощущал только облегчение, что наконец сюда добрался, только свое саднящее, переполненное сердце.

В кухне меня накормили грибным супом – есть особенно не хотелось, но суп был горячим, а я до смерти закоченел, и пока ел (Пиппа, скрестив ноги, сидела на полу и играла с Попчиком – вертела у него под носом помпоном этого своего бабушкиного шарфа, Поппер/Пиппа – и как же я раньше не замечал сродство их имен?), я скупо, урывками рассказывал Хоби о смерти отца и о том, что случилось. Он слушал с донельзя обеспокоенным лицом, скрестив на груди руки, и все сильнее и сильнее хмурил упрямый лоб.

– Тебе надо ей позвонить, – сказал он. – Жене отца.

– Никакая она ему не жена! Просто подружка! И на меня ей наплевать!

Но он решительно покачал головой.

– Неважно. Позвонишь ей и скажешь, что с тобой все в порядке. Позвонишь-позвонишь, – прервал он меня, когда я попытался возразить. – И никаких “но”. Прямо сейчас. Сию секунду. Пипс, – на стене в кухне висел старомодный телефонный аппарат, – пойдем-ка, очистим ненадолго помещение.

Сейчас мне меньше всего на свете хотелось говорить с Ксандрой – еще бы, я же рылся у нее в вещах и украл ее чаевые, но я был до того рад оказаться у Хоби, что выполнил бы любую его просьбу. Набирая номер, я пытался уверить себя, что она просто не снимет трубку (ведь нам постоянно названивали то юристы, то кредиторы, и она никогда не отвечала на звонки с незнакомых номеров). И потому здорово удивился, когда она ответила после первого гудка.

– Ты дверь оставил открытой, – практически сразу набросилась она на меня.

– Чего?

– Собаку выпустил. Он сбежал, не могу его найти нигде. С ним, наверное, случилось что-то, машина сбила.

– Нет, – я уставился в черноту вымощенного кирпичом дворика. За окном лило, капли с грохотом барабанили по подоконникам – впервые за два года я видел настоящий дождь. – Он со мной.

– А… – в голосе у нее послышалось облегчение. И – резким тоном: – Ты где? С Борисом, наверное?

– Нет.

– Я с ним говорила – он, похоже, был укурен в хлам. Так и не сказал мне, где ты. А я-то знаю, он знает. – Там еще было раннее утро, но голос у нее был осипший, как будто она пила или плакала. – Мне бы на тебя копов натравить, Тео. Я ведь знаю, это ты и деньги украл, и все остальное.

– Да, так же как ты украла мамины серьги.

– Что…

– Те, с изумрудами. Они были еще бабушкины.

– Я их не крала, – вот теперь она разозлилась. – Да как ты смеешь! Мне их Ларри подарил, подарил, когда…

– Ага. Когда у матери моей их украл.

– Эээ, ты уж прости, но твоя мать умерла.

– Да, но украл-то он их, когда она еще жива была. За год где-то до ее смерти. Она написала заявление в страховую компанию, – перекрикивал я ее, – и в полицию обратилась тоже!

Насчет полиции я, правда, точно не знал, но – а что, вполне ведь возможно.

– Ты, похоже, не знаешь, что есть такая вещь, как совместно нажитое в браке имущество.

– Угу, конечно. А ты, похоже, не знаешь, что такое – семейная реликвия. Да вы с отцом даже женаты не были! Он не имел права их тебе отдавать.

Молчание. Я услышал, как на другом конце провода щелкнула зажигалка, раздался усталый выдох.

– Слушай, малый. Можно, я тебе кое-что скажу? Не про деньги, честно. И не про наркоту. Хотя, уж поверь мне, я в твои годы ни о чем таком даже и не думала. Ты, наверное, считаешь себя очень умным, да, в принципе, так оно и есть, но ты пошел по дурной дорожке, и ты, и этот – как его там. Да, да, – добавила она, повысив голос, – он мне тоже нравится, но парень этот – компания плохая.

– Ну, уж тебе-то лучше знать.

Она угрюмо хохотнула.

– Да, малыш, а ты как думаешь? Я и сама пару раз оступалась, так что да, уж я-то знаю. Этому едва восемнадцать стукнет, как он в тюрьму загремит, и, бьюсь об заклад, ты сядешь с ним на пару. Ну, то есть тебя-то я не виню, – сказала она, снова повысив голос, – отца твоего я любила, но толку от него было мало, и, судя по его рассказам, от матери твоей толку было тоже немного.

– Так. Все. Ты сука, – меня аж затрясло от ярости. – Я вешаю трубку.

– Нет, стой! Стой. Прости. Не надо было мне так про твою маму. Я не потому с тобой хотела поговорить. Пожалуйста. Подожди секунду.

– Секунда.

– Во-первых, если тебя это волнует – отца твоего я буду кремировать. Не возражаешь?

– Делай что хочешь.

– Тебе до него особо никогда дела не было, правда?

– У тебя все?

– Еще вот что. Где ты там, меня, честно говоря, не волнует. Но мне нужен твой адрес, чтобы я в случае чего могла с тобой связаться.

– Это еще зачем?

– Не умничай. Скоро из школы твоей кто-нибудь позвонит или еще откуда…

– Не надейся.

– …и мне нужно, ну не знаю, что-то типа объяснения, куда ты подевался. Ты же не хочешь, чтобы копы начали шлепать твой портрет на картонки с молоком.