Все они относились очень отрицательно к Распутину, все были очень хорошо информированы обо всем том, что делалось в тылу, и потому поездка государя в Киев интриговала очень многих. Думали, что, может быть, там близкие государю люди, пользуясь отсутствием царицы Александры Федоровны, расскажут государю многое, чего он, как думали, не знает. Генерал Алексеев даже просил великого князя Георгия Михайловича передать его просьбу великому князю Александру Михайловичу, дабы тот повлиял на императрицу-мать, чтобы она посоветовала государю расстаться со Штюрмером и заменить его другим премьером. Эту же просьбу передал великому князю Александру Михайловичу один из сопровождавших государя флигель-адъютантов. Великий князь обещал исполнить просьбу. Все взоры императорской семьи, в широком смысле слова, были устремлены на Киев. Царица Александра Федоровна волновалась.

Государь пробыл в Киеве два дня. Его величество смотрел выпускной класс школы прапорщиков и произвел их в офицеры. Как всегда, государь сказал твердое, но ласковое слово молодежи, напутствуя их на ответственную службу царю и родине. Посетил военные училища и несколько лазаретов. Государь посетил лазарет великой княгини Ольги Александровны и дал сестре формальное разрешение на брак с ротмистром Николаем Александровичем Куликовским[120]. Оба дня государь завтракал и обедал с императрицей-матерью и проводил с ней вечера в долгих беседах. Царица-мать много сказала тогда государю, и сказала откровенно. Государь писал 30 октября своей супруге о тех беседах так:

«Из Киева я вынес самые лучшие впечатления. Мама была очень добра и ласкова. Мы по вечерам во время игры в пюцль[121] вели долгие разговоры». В этих беседах царица-бабушка коснулась вопроса о воспитании великих княжон-внучек и просила двух старших отпустить погостить к ней в Киев.

30 октября государь вернулся в Могилев. Слышанное в Киеве от своих близких очень расстроило государя. Он казался нервным, что бывало с ним очень редко.

1 ноября стало знаменательной датой того года. Вечером государь принимал великого князя Николая Михайловича. Под влиянием просьб императрицы-матери и великих княгинь Ольги Александровны и Ксении Александровны, чувствуя как бы поддержку их, великий князь решился на щекотливую беседу с государем. Он откровенно обрисовал государю положение дел в России, но главным образом коснулся его супруги Александры Федоровны. Великий князь советовал государю не поддаваться влиянию царицы, потому что ее обманывают близкие ей люди и политиканы и потому что она, веря им, невольно вводит в заблуждение самого государя. Он предупреждал государя, что тот находится накануне больших волнений и даже покушений.

При весьма многих и самых разносторонних знакомствах великого князя он многое знал, но знал в самых общих чертах, и его сведения не заключали ничего конкретного. Он очень волновался, государь же был совершенно спокоен, ничего не оспаривал и своей любезностью даже поразил великого князя. Он предложил курить, а когда у того несколько раз гасла папироска, государь каждый раз передавал спички, помогал закуривать.

Он распрощался с князем очень приветливо, и, когда тот вручил ему письмо, в котором излагал все им сказанное, государь любезно взял его. Он переслал его царице. Царица была рассержена до крайности. Она припомнила все рассказы о тех пересудах, которые позволял себе великий князь в Яхт-клубе, и посчитала его вредным болтуном, достойным быть высланным в Сибирь.

«Он воплощение всего злого, — писала царица в ответ государю 4 ноября, — все преданные люди ненавидят его, даже те, что не особенно к нам расположены, возмущаются им и его речами… Он и Николаша[122] — величайшие мои враги в семье, если не считать черных женщин[123] и Сергея[124]».

Царица показала письмо Распутину, и тот сказал по поводу его: «Не проглянуло нигде милости Божией, ни в одной черте письма, а одно Зло, как брат Милюков, как все братья Зла…»

В тот же самый день 1 ноября в Петрограде лидер кадетской партии Милюков произнес в Государственной думе речь, которую позже сам назвал «штурмовым сигналом». Делая вид, что у него имеются какие-то документы, Милюков резко нападал на правительство и особенно на премьера Штюрмера, оперируя выдержками из немецких газет. Он упоминал имена Протопопова, митрополита Питирима, Манасевича-Мануйлова и Распутина и назвал их придворной партией, благодаря победе которой и был назначен Штюрмер и которая группируется «вокруг молодой царицы». Милюков заявлял, что от английского посла Бьюкенена он выслушал «тяжеловесное обвинение против того же круга лиц в желании подготовить путь к сепаратному миру». Перечисляя ошибки правительства, Милюков спрашивал неоднократно аудиторию: «Глупость это или измена?» — и сам, в конце концов, ответил: «Нет, господа, воля ваша, уже слишком много глупости. Трудно объяснить все это только глупостью». Дума рукоплескала оратору. Со стороны правых неслись крики: «Клеветник, клеветник!», председатель не остановил оратора, а сам оратор на выкрики протестующих правых ответил: «Я не чувствителен к выражениям Замысловского[125]».

Произнося свою речь, Милюков, конечно, понимал, чего стоят во время войны утверждения немецкой газеты, на которую он ссылался. Он знал, что никаких данных про измену кого-либо из упоминавшихся им лиц не было. Он клеветал намеренно. И эта клевета с быстротою молнии облетела всю Россию и имела колоссальный успех. Вычеркнутые из официального отчета слова Милюкова были восстановлены в нелегальных изданиях его речи. Листки с полной речью распространялись повсюду.

Монархист, депутат Пуришкевич, пользуясь своим санитарным поездом, развозил по фронту целые тюки этой речи и развращал ими солдат и офицеров. Все читали об измене, о подготовке сепаратного мира и верили. Правительство как бы молчало. Храбрившийся, что он скрутит революцию, министр Протопопов просто не понял этого первого удара революции. Ни один из шефских полков государыни не обрушился на клеветника. Таково было общее настроение. Безнаказанность поступка Милюкова лишь окрылила оппозицию и показала ей воочию, что при министре внутренних дел Протопопове и при министре юстиции Макарове все возможно. И кто хотел, тот продолжал работать на революцию.

7 ноября в Ставку приехал с Кавказа великий князь Николай Николаевич. Приехал с братом, великим князем Петром Николаевичем. На Кавказе около великого князя был один из центров самой большой ненависти к царице. Это отлично знали в Царском Селе. Царица с большим подозрением смотрела на окружающих великого князя лиц, помня хорошо, какие интриги сплетались около него в прошлом году. Царица была осведомлена, что самые близкие к великому князю лица желают государю всяческих неудач в надежде, что «общественность» вспомнит бывшего Верховного главнокомандующего и обратится к нему. Николай Николаевич имел горячий и даже резкий откровенный разговор с государем. Он уговаривал государя дать ответственное