П. Н. Милюкова[115], находившегося в Гаспре у Астровых или у графини Паниной. Редактор спрашивал, как поступить. Я посоветовал поехать к Милюкову и исполнить поручение «Русского слова». Милюков дал ему настоящую программу того, как настойчиво будет действовать Государственная дума против правительства с целью добиться ответственного министерства и как она его добьется и сбросит наконец Протопопова. Действие намечалось легально-парламентарское, но в борьбе с правительством это казалось тогда ходом революционным. Редактор был взволнован и спрашивал совета опять, как поступить. Я посоветовал телеграфировать все в «Русское слово», как выполненное поручение, а там уже дело московской цензуры, пропускать или нет статью. Он так и сделал. Я же по телеграфу предупредил и московского градоначальника, и министра внутренних дел. Думаю, что заряд П. Н. Милюкова на этот раз пропал даром.

Вторая волна политики хлестнула нас в связи с убийством Распутина и была особенно неприятна.

Выстрелы по Распутину эхом прокатились и у нас. В Кореизе жили родители и жена молодого князя Ф. Ф. Юсупова. Я знал о телеграммах, полученных в Кореизе в связи с убийством, но это меня служебно не касалось. Я принял это к личному сведению и даже не посвятил в новость моих домашних, не говоря уже про канцелярию, про подчиненных.

Но редакторов двух наших местных газет я пригласил к себе и сказал им, что теперь, когда получена официальная телеграмма об убийстве Распутина, они могут перепечатывать все, что будут печатать столичные газеты, но своих статей и комментариев я просил бы не делать, не писать во избежание недоразумений. Террор есть террор, убийство есть убийство, а причастность к убийству семьи живущих у нас Юсуповых, да еще одного великого князя — все это заставляет отнестись к делу особенно осторожно. Лучше не высказывать своего личного мнения, а ограничиться перепечатками из столичных газет. Публика будет вполне информирована, а это все, что надо. Редакторы согласились с правильностью такого взгляда, и, на этом порешив, мы расстались.

Но не прошло и дня после нашей беседы, как в газете «Русская Ривьера» появилась следующая статья:

«ИЗ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ

Великосветские молодые люди собрались играть в карты. Но они не сели сразу за зеленое сукно. Прежде всего они созвали гостей. Много гостей. Говорят, свыше 250 человек, Были среди них и графы, князья, были представители литературы, общественности. Были поющие, играющие, танцующие, и был „Неизвестный“.

Милый хозяин дома, несколько, правда, задумчивый, насколько мог, развлекал гостей. Было весело и оживленно. Пили вино, искрился смех. Гремела музыка. Но чем больше разгорался пир, тем ярче вырисовывались на стене роковые слова: „Мене, текел, фарес“[116].

Но лишь эта фраза принимала яркие очертания и бросалась в глаза „Неизвестному“, он хмурил брови и срывался с своего места. Но молодой хозяин, с ласковой улыбкой, подходил к „Неизвестному“ и развлекал его приятными разговорами.

Пир закончился. Начался разъезд. И когда поднялся „Неизвестный“, молодой хозяин сказал решительно: „Пора!“ И, обратившись к присутствовавшим, произнес: „Друзья, сыграем в карты… Пора!“

Увлекли „Неизвестного“ в соседнюю комнату, где были приготовлены столы.

— Туз выбирает место, — решили игроки.

— Туз! — крикнули присутствовавшие и в упор посмотрели на молодого хозяина.

В ответ грянули выстрелы. „Неизвестный“ грохнулся на белый блестящий паркет. Забился в предсмертной агонии.

Игра окончена… „Неизвестного“ уложили в автомобиль и повезли. Его везли, а за ним гнались, кричали: „Держи, держи!“

И вместо роковой фразы „Мене, текел, фарес“ раздалась другая фраза — радостная, мощная, звучная, сказанная с необычайной твердостью: „Не мешайте! Совершается всероссийское дело“.

И фраза эта пронеслась по России, трепетно коснулась миллионов сердец. Вскружились головы, раздалось мощное, дружное „ура!“, прозвучали звуки Народного гимна.

И все, и любители азарта, и ненавидящие карточную игру, все в этот день поклонились Тузу.

Н. Дулин»

Дулин, как доложили мне, имел какое-то касательство к Союзу русского народа, что и придавало ему смелости, с другой же стороны, играл в либерализм. В статье было много фантазии, много лжи, но, по существу, она отражала правильно тогдашнее общественное мнение повсюду в России. По-обывательски, не заглядывая в будущее, и я лично в первые дни, как и большинство интеллигенции, порадовался исчезновению старца, но как представитель власти, как градоначальник, да еще в местности, так близко связанной с царской семьей, я не мог оставаться по отношению статьи господина Дулина равнодушным. Не мог оставаться равнодушным к прославлению террора, ко всем намекам, более чем ясным на кого.

Я поговорил с представителем прокуратуры и, не найдя в нем нужной поддержки, арестовал Дулина в порядке усиленной охраны, представил дело генерал-губернатору Эбелову, и господин Дулин был выслан из пределов градоначальства.

В общем, и у нас, в Ялте, все были довольны исчезновением Распутина, но здесь ясней чувствовался страх за то, что будет, что станется, так как здесь более, чем где-либо, многие знали все действительное значение — значение мистическое Распутина для царской семьи.

Сочувствия А. А. Вырубовой по поводу убийства старца в те дни я не высказал, но, поздравляя ее с Новым годом, я не посчитал себя вправе воздержаться и сказал несколько слов по поводу постигшего ее горя.

Глава 24

Октябрь и ноябрь 1916 года. — Осада власти. — Клевета. — Главное средство подготовки переворота. — Разрушительная работа Гучкова. — Конспиративное собрание либералов в октябре и решение добиться свержения государя. — Поддержка Земгора. — Конспиративное собрание у Челнокова. — Выбор Временного правительства на случай переворота. — Влияние царицы растет. — Царица в Ставке. — Выезд государя 18 октября в Царское Село и отъезд 25 октября обратно в Ставку. — Поездка государя в Киев. — У императрицы Марии Федоровны. — Прием 1 ноября великого князя Николая Михайловича и его доклад против царицы. — Речь-клевета депутата Милюкова в Государственной думе и ее революционное значение. — Приезд в Ставку великого князя Николая Николаевича и его предупреждение государю. — Увольнение Штюрмера. — Назначение премьером А. Ф. Трепова. — Борьба царицы за Протопопова. — Приезд царицы в Ставку. — Немилостивый прием государем Родзянко. — Участие генерала Алексеева в заговоре и его болезнь. — Назначение генералов Гурко и Лукомского в Ставку. — Скандал в Государственной думе 19 ноября и выступление Пуришкевича. — Приезд государя 26 ноября в Царское Село

С осени либеральная оппозиция перешла в открытое наступление против правительства. Боролись за ответственное министерство, что в условиях режима означало государственный переворот. К нему и шли. На закрытых и конспиративных собраниях все чаще и чаще говорили о низвержении государя и передаче трона наследнику. За малолетством последнего намечали регента. Одни думали о великом князе Михаиле Александровиче, другие