– Вы знаете, что они родились преждевременно, – сказал врач.

– Дайте мне увидеть их! – всхлипывала Мария.

– Это не рекомендуется… – начал он, но Сетон кивнула.

– Дайте ей увидеть их. Ничто не может повредить ей больше, чем то, что уже случилось.

Он неохотно протянул маленький сверток и показал Марии мертворожденных детей. Она тупо посмотрела на них, потом протянула дрожащую руку и прикоснулась к каждому из них. Затем закрыла глаза и упала на подушку. Врач унес сверток.

– Вы похороните их, не так ли? – спросила Мэри Сетон. – Погребите их достойно.

Врач кивнул.

– Хорошо, если желаете, – он оглянулся на королеву. – Боюсь, ей понадобится много времени для полного выздоровления. Пусть отдыхает. Позовите меня, если что-нибудь случится.

Врач едва успел допить бокал вина перед сном, когда к нему пришла Мэри Сетон.

– У нее сильное кровотечение, – сказала она. – Оно началось внезапно и не останавливается.

Врач торопливо пересек двор замка и направился в круглую башню. Когда он поднялся наверх, кровать уже промокла от крови, которая продолжала течь. Он действовал так быстро, как только мог – он поднял ноги Марии, обернул место кровотечения чистой тканью и напоил ее микстурой из сушеного тысячелистника и репейника, смешанных с вином. Лишь к середине ночи кровотечение наконец остановилось. Но к тому времени Мария была смертельно бледной и так обессилела, что едва могла двигаться. Врач боялся, что в таком ослабленном состоянии лекарство возьмет верх над ней и она погрузится в беспамятство и, возможно, умрет.

К утру она то приходила в себя, то забывалась сном, ее глаза оставались закрытыми, несмотря на все усилия приоткрыть их. Борьба казалась бесполезной и бессмысленной. Дети умерли, Босуэлл пропал… но как ни странно, она продолжала удерживаться на краю тьмы – мягкой, дружелюбной, обволакивающей тьмы, которая снова манила ее. В конце концов, она хотела жить.

Мария лежала весь день, наблюдая за тем, как солнечный свет переходит от одного окна к другому вслед за движением светила. Мэри Сетон принесла ей суп, белый хлеб тонкого помола и красное вино, чтобы возместить потерю крови. Она лежала так же вяло, как алый шарф, наброшенный на стул, и чувствовала себя такой же невесомой и полупрозрачной.

«Моих детей больше нет, – думала она. – Как странно думать о детях, а не о ребенке. Мальчики. Они бы стали принцами, и если бы они унаследовали хотя бы половину силы и мужества Босуэлла, то прославились бы в исторических анналах Шотландии. А теперь… возможно, теперь у нас больше не будет детей», – подумала она, и горе, острое, как родовые схватки, снова пронзило ее.

«Босуэлл, Босуэлл… где ты? Я верила, что ты сможешь услышать мысли. Но теперь я даже не знаю, где ты.

Я совершенно одна. Раньше я никогда не оставалась в полном одиночестве. Рядом всегда находился кто-то, какой-нибудь мужчина, на которого я могла полагаться. Мои дяди во Франции. Лорд Джеймс. Риччио. Потом Босуэлл. Я всегда советовалась с ними, позволяла им направлять меня. Я никогда не была предоставлена самой себе, и мне не приходилось опираться только на свои знания».

Если бы она не была так обессилена, эта мысль показалась бы ей еще более пугающей. Но сейчас она являла собой лишь небольшую часть ее безмерных потерь.

На следующий день врач объявил, что доволен ходом ее выздоровления. Кровотечение прекратилось, и Мария смогла принимать пищу, хотя пока не проявляла аппетита.

– Продолжайте давать ей вино и добавляйте в суп немного рубленого мяса, – обратился он к Мэри Сетон, которая стала главной сиделкой. – И обеспечьте ей полный покой: никаких посторонних.

– Это может оказаться трудно, – неожиданно сказал Клод Нау, глядевший в окно. – Приближается лодка, и это не прачки, не рыбаки и не кто-либо из членов семьи, – лэрд содержал отдельное большое поместье, расположенное на берегу напротив острова.

Джейн Кеннеди тоже подошла к окну. Она гордилась своей зоркостью и говорила, что родилась с глазами хищной птицы.

– Это Мелвилл, – сказала она. – И у него усталый вид. Он везет большую кожаную сумку.

Мария застонала и попыталась сесть.

– Мы должны принять его, когда он приедет. Если он придет сюда. Он может просто поговорить с Дугласами и другими тюремщиками, такими, как отвратительный Рутвен или кровожадный Линдсей.

Лодка причалила, и они увидели, как Мелвилл сошел на берег и исчез за стеной замка. Перед закатом в нижнюю дверь башни Марии кто-то постучался. Мелвилла впустили и провели наверх, где она лежала в постели, все еще не в силах подняться.

Увидев его, она неожиданно обрадовалась: в этом гнезде ненависти он сохранял сходство с настоящим другом.

– Дорогой Мелвилл, – промолвила она и протянула руку. Он преклонил колено и поцеловал ее.

– Ваше Величество, – печально произнес он. – Мне больно видеть вас в таком состоянии.

– Худшее позади, – заверила она. – Скоро мне станет лучше. У меня случились преждевременные роды, и это было… трудно. Но добрый доктор уверяет меня, что я вполне поправлюсь телесно, если не душевно.

– Ваше Величество, могу я попросить о разговоре наедине? – он огляделся по сторонам.

– Да, – Мария молча смотрела, как слуги покидают ее спальню и спускаются по спиральной лестнице в общую комнату внизу. – В чем дело, дорогой друг? – наконец спросила она. – У вас очень удрученный вид. Это… это действительно так страшно? – она перевела дыхание. – Я готова выслушать вас независимо от того, какие новости вы принесли.

– Ваше Величество, я буду откровенен. Меня прислали сюда, чтобы убедить вас согласиться на коронацию маленького принца Джеймса.

– То есть отречься от престола? – тихо спросила она. – Выражайтесь яснее.

– Да, – это слово повисло в воздухе. Потом он добавил: – Позвольте объяснить…

– Объяснения всегда найдутся, но история забывает о них, как бы убедительно они ни выглядели. Остаются только факты, лишенные объяснения. Но прошу вас, расскажите мне. Я хочу знать.

Мария оперлась на локти и приняла сидячее положение. Боль кинжалом пронзила ее. Мелвилл остался коленопреклоненным.

– Это мучительно для меня. Как вы приказали, я совершил визит в Англию и поговорил с королевой Елизаветой. Она была возмущена вашим поведением после смерти Дарнли и написала резкое письмо об этом. Но когда лорды арестовали вас и заточили в Лохлевене, Елизавета изменила свое мнение и приняла вашу сторону. По ее словам, независимо от того, что вы совершили, ваши подданные не имеют права держать вас в заключении или судить вас, что они обязаны вам своим существованием и лишь Бог может быть вашим судьей. Она была готова послать армию вам на помощь, но потом…

– Ах. Всегда бывает это «потом». Но прошу вас, встаньте и возьмите стул. Боюсь, вам будет неудобно рассказывать об этом, стоя на коленях на холодном полу.