Пышность Оксера объясняется тем, что там жила королева, но еще и тем, что теперь она решила там упокоиться. Так, в «Деяниях епископов Оксерских», составленных в каролингскую эпоху на основе архивов местной церкви, содержится несколько ценных фрагментов завещания Брунгильды[171]. Она попросила, чтобы ее похоронили в церкви святого Германа, и отказала этому храму значительное количество серебряных изделий. Большинство преподнесенных сосудов, судя по украшению, имели античное происхождение либо были получены в подарок от Византии. Таким образом, Брунгильда опустошила личную сокровищницу ради церкви, где найдет последнее пристанище, — ведь этой мирской посуде предстояло служить дискосами или потирами. В целом вес завещанного достигал 119 фунтов 5 унций, то есть около сорока килограммов чистого серебра.

Почему королева выбрала последним пристанищем церковь, освященную в честь святого Германа? Конечно, следует признать, что этого мы не знаем. Но Герман Оксерский в V в. принял участие в распространении христианской религии в Британии, прежде чем на остров вторглись англосаксы. Может быть, Брунгильда, которая способствовала новому обращению этих территорий, хотела прибегнуть к посредничеству святого, принимавшего близко к сердцу участь обитателей земель за Ла-Маншем?

«Деяния епископов Оксерских» также сообщают, что при епископе Дезидерий та же церковь святого Германа получила землю в дар от «королевы Ингунды». Каноники IX в., делавшие эту запись, видели хартию, но затруднились с идентификацией дарительницы. Поскольку Дезидерий был епископом в 605–623 гг., они предположили, что это была жена Хлотаря II. Но у короля Нейстрии никогда не было супруги с таким именем. Единственной «королевой Ингундой» во франкском мире была жена Хлотаря I, умершая задолго до этого периода и не проявлявшая никакого интереса к Оксеру. Скорей соблазнительно предположить, что Брунгильда, выбирая последнее пристанище, пожелала почтить в завещании память своей дочери Ингунды, королевы вестготов, чье тело покоилось далеко, в византийской земле. В самом деле, известно, что Брунгильда просила монашеские общины, которым покровительствовала, молиться за душу дочери[172].

Если дело было так, волю королевы не исполнили. Оксерская церковь с удовольствием приняла драгоценные сосуды и земли, но память об Ингунде была утрачена. Что касается Брунгильды, ее не похоронят в церкви святого Германа Оксерского и ни в одном из зданий, которые она строила или обогащала.

В раннем средневековье власть имущие питали страсть к игре. Ни возраст, ни порицания со стороны церкви не отвращали их от этого. Королева Радегунда, удаляясь в монастырь, оставила в миру украшения и драгоценные одежды, но не пожелала расставаться с набором костей; монахини в монастыре Святого Креста в Пуатье по-прежнему резались в азартные игры. А в 605 г. майордом Протадий, которого называли любовником Брунгильды, играл в кости у себя в палатке, когда солдаты из партии знати пришли его убивать. У некоторых игру не прерывала даже смерть. Так, около 625 г. одного короля Восточной Англии похоронили вместе с принадлежностями для игры, и близкие положили в его руку одинокую шашку, видимо, имевшую для него особое значение. Другой англосаксонский князь, могилу которого нашли в 2003 г. в Приттлевелле, в Эссексе, тоже был погребен вместе с двумя великолепными вересковыми костяшками.

Никогда не выходить из игры — на это надеялись властители, и именно эта судьба постигла Брунгильду. В самом деле, игра воплощала досуг и общение, состязание и риск; она одновременно 'определяла принадлежность к элите и символизировала ее. Ведь ее правила, естественно, отражали определенную жизненную философию. В древнем Китае начинающие полководцы играли в го, чтобы научиться контролировать обширную территорию и подавлять инициативу противника. На классическом средневековом Западе игра в шахматы будет символизировать поединок двух обществ в полном составе. Что касается Европы времен Брунгильды, она предпочитала «игру в тавлеи», предшественницу триктрака или современных нард. Чтобы выиграть, игрок должен был провести свои шашки через все поле, «стол» (table). По ходу можно было бить шашки противника, и иногда было уместно это делать. В таком случае нужно было брать, чтобы не взяли тебя, убивать, чтобы не быть убитым. Но быстрый успех редко приносил пользу, и слишком агрессивного игрока неминуемо ждало поражение. По мнению знатоков, настоящую сложность в «тавлеях» создавал скорей принцип перемещения шашек, ведь ходы зависели от бросков костей. Обычно в конечном счете каждая из сторон обладала почти равной удачей, и хороший игрок всегда выигрывал у плохого. Но если оба противника имели сопоставимый уровень, неудачного броска бывало достаточно, чтобы судьба партии решилась.

За сорок лет царствования Брунгильда освоила правила франкской политической игры, так похожей на игру в тавлеи. Но с 610 по 613 г. кости внезапно ей изменили. Она столкнулась с рядом непредвиденных случайностей, а ее противником оказался терпеливый, гибкий и беспощадный игрок — Хлотарь II.

Война 610 года

В конце 600-х гг. отношения между Бургундией и Австразией после долгого ухудшения приблизились к разрыву. Давая убежище врагам Бургундии, Теодоберт II открыто нарушал обычаи, принятые в Teilreiche после Анделотского договора. Прием, оказанный святому Колумбану, стал демонстрацией враждебности. Кроме того, Теодоберт требовал от бабки новых переговоров с целью пересмотра соглашения 596 г., который грозил бы разрушить хрупкое равновесие между тремя королевствами Regnum Francorum.

В этих условиях Брунгильда впервые начала опасаться, как бы земли, которыми она еще владела в Австразии, не были конфискованы внуком. Ясней понять ситуацию можно по грамоте Теодоберта II, которую глубоко изучила Жозианна Барбье. Оттуда можно узнать, что Брунгильда, составляя завещание, отказала базилике святого Медарда в Суассоне виллу Морсен — землю, расположенную в Суассонской области. Местный епископ Ансерих запросил подтверждение дарственной у короля Теодоберта II, и тот дал благосклонный ответ, издав грамоту в пользу церкви святого Медарда.

Это был удивительно хитрый ход Брунгильды. Коль скоро король Австразии утверждал, что покровительствует церкви, он не мог возражать против благочестивого дара, тем более что уступка производилась в пользу церкви святого Медарда, династической усыпальницы, где покоились Хлотарь I и Сигиберт I. Но поскольку уступка вступала в силу только после кончины завещательницы, Брунгильда должна была по-прежнему, всю жизнь, получать доходы с виллы Морсен; добившись, чтобы завещание было подтверждено королевской грамотой, она могла быть уверена, что уже никто не лишит ее этих средств. И, должно быть, Брунгильда изрядно позабавилась, вынудив Теодоберта II утвердить документ, столь явно противоречивший его интересам.