— Да на кого ж напоролся парень-то? — не выдержал кто-то из слушателей.

Старик ответил, лишь подкрепив силы:

— Лобаста, мил человек, ему подвернулась…

— Что за зверь такой?

— Про русалок да мавок слыхал, мил человек? Так лобаста вроде их, тока злее собаки волкохищной будет… От обычной-то русалки отыграться-отшутковаться можно, али гребень ей костяной подарить — начнет волоса расчесывать, да и забудет про тебя, даст уйти… А лобаста редко кого живьем выпустит. Ей, чёб пропитаться, живого мяса подавай. Вот и за Филькой чуть не до Щелиц самих гналась — догонит и кусит, догонит и кусит… На чё здоровущий парень был, и то сомлел, обескровел, значить… У околицы упал, собаки взлаяли — люди выбежали, нашли Фильку. В горницу внесли — батюшки-святы! — места живого не найти, руки-ноги изгрызаны, а на роже-то, куда лобаста поначалу кусила, ажник носа нет, и со щеки мясо выжрато. Обсказал парень, чё приключилось, да к утру дух-то и испустил… С тех пор так и пошло — двадцать годков от ея всем миром муку терпели, холм Лытинский десятой дорогой обходили… Так она, тварь, к самой деревне ночами шлятся повадилась, хучь из дому затемно не выходи.

— Так чем кончилась история? — прозвучал скептичный голос. — Изловили?

— Э-э-э, мил человек, куды там… Спервоначалу, знамо дело, пытались — пару раз неводом Новицкий пруд тянули. Ночью, тишком — да бырыня все одно прознала, исправнику пожалилась: мужички, дескать, озоруют, уж он розог-то прописал… А толку не вышло — билось разок в мотне чё-то здоровущее, на рыбу не похожее — вытянули, глядь: дыра в сети, лобасты и след простыл. Зубы-то у ей острее, чем ножи железные. А управиться смогли, когда мужичка одного знающего к нам судьба занесла. Он в травах толк понимал, и порчу отвести умел — колдун не колдун, но знающий. Опчеству по уму всё растолковал: души, мол, у лобасты нет и быть не могёт, потому она днем спит, на дне в ил зарывшись. А ночью душа спящей какой-то бабы недоброй в ея вселяется, на разбойные дела толкает. Ну и подрядился он энту бабу-ведьму сыскать… И сыскал ведь! С тем и кончилась казня египтянская, за грехи на Щелицы насланная. Утихомирилась лобаста.

— А с бабой-ведьмой что сделали?

— Дык… С ведьмами у нас спокон веков одно делали… Спалили ея, с избой да с отродьем, окна-двери заколотили и спалили… Не становому ж ехать жалиться… А лобаста, сталбыть, в иле так и спала, на сундуке с золотом помещичьим — пока вы не пришли, сон ей не потревожили…

Закончив байку, старый в деревню не пошел, захрапел здесь же, у костерка. Все понимали: врет Милчеловек, как сивый мерин, ради водки дармовой старается. Но, как сговорившись, справлять нужду после ужина отходили совсем недалеко, оставаясь в круге неверного, костром даваемого света…

Алексей же отправился прогуляться перед сном — нравились ему такие одинокие променады светлыми, зыбко-серыми ночами: вдоль берега пруда, к барской усадьбе, разрушенной и сожженной в давние времена, — ныне контуры обширного фундамента едва угадывались, скрытые густо разросшимся кустарником. И точно так же угадывались контуры парка, некогда окружавшего господский дом — одинокие столетние дубы и липы, возвышавшиеся над разросшимся мелколесьем…

Формой пруд больше всего напоминал ключ от старинного замка — к изгибу, соответствующему бородке ключа, и направился поначалу Алексей… А ушку, за которое ключ надлежит прицеплять к связке, соответствовал небольшой круглый остров. Необитаемый… Впрочем, не всегда необитаемый — сквозь затянувшую островок зелень тоже проглядывали какие-то руины. Пожалуй, сохранившиеся даже лучше, чем помещичья усадьба.

Именно здесь, напротив островка, в изрядном удалении от их бивака, Алексей услышал изумленно-радостный голос:

— Алеша?! Алешенька… Знала, знала я, что вернешься…

Девичий голос.

Осколок 5

1912 год

Отец Геннадий басит:

— Воистину удивительно, юноша, что с такими помыслами вы духовную стезю выбрали. Вам бы, право, мирскими науками заняться, ибо как раз они всему доказательства ищут, по полочкам всё раскладывают…

Алеша Соболев настаивает:

— И все-же, отче, как понять границу, грань между чудом Божьим и сатанинским? Если бы в дом Лазаря допрежь Иисуса пришел жрец халдейский, и сказал бы: «Встань и иди!» — и встал бы Лазарь, и пошел, — как мы расценили бы чудо сие?

— Как бесовское наваждение.

— Наваждение рассеиваться должно в свой срок — не от крика петушиного, так от молитвы искренней… А если бы не рассеялось? Если Лазарь так бы живым и остался?

— Значит, случилось бы чудо — не знак Божий, но искушение диавольское. Ибо каждому человеку свой срок на земле положен, а мертвых подымать лишь Сыну Божьему дозволено…

— То есть, глядя лишь на результат чуда: встретив на дороге Лазаря, коего вчера мертвым видели, — не можем мы сказать, от Бога или Сатаны оно? Не важно, ЧТО сотворено — важно КЕМ и ЧЬИМ ИМЕНЕМ??

Взгляд священника становится неприязненным. Отвечает он после долгой паузы:

— Не знаю, юноша, к чему вы разговор наш подвести желаете. Да и знать не хочу. Одно скажу: христианин истинный к Господу не умом, но сердцем стремится. И лишь сердцем понять способен — от Бога или от лукавого то чудесное, что порой и в нашей юдоли узреть случается…

Осколок 6

1937 год

— Да, я Алексей, но… — начал было он и не смог продолжить: дескать, произошла явная ошибка, его с кем-то спутали, поскольку в Щелицы он никак «вернуться» не мог — впервые приехал неделю назад.

Не смог — потому что девушка шагнула к нему из густой тени векового дуба.

«Да как же я ее заметил, только что мимо прошел — и никого… На дереве сидела, спрыгнула?» — эта растерянные мысли не задержались у Алексея, ошарашенного видом незнакомки.

Кожа белая, сияющая, словно бы фосфоресцирующая в густом сумраке. Длинные, пшеничного цвета волосы наполовину прикрывают грудь. Или наполовину открывают… На голове венок — желтые кувшинки чередуются с белыми водяными лилиями и на удивление гармонируют с остальной цветовой гаммой.

Тот факт, что девушка полностью обнажена, до Алексея дошел с секундным запозданием. Очень уж естественный вид — ни малейшего стеснения — был у пришелицы. Словно именно так и полагается гулять ночами…

Девушка протянула к нему руки, явно намереваясь обнять. Но не обняла…

— Алешенька, да ты ли это?

Он издал невразумительный отрицающий звук, безуспешно пытаясь отвести взгляд от груди девушки.

В этот момент она и сама поняла свою ошибку — луна нашла разрыв в облаках, залила старый парк нереальным, белесым светом.