для красоты. Реально ничего не видно было двух шагах. Может, и хорошо, что не видно. Там, в тумане, явно что-то нездоровое творилось. Ещё мост этот поганый по щиколотку в слизи — я всё боялась в речку звездануться. А ты Мишу тащишь, и хоть бы что тебе.

А потом появилась ТА вода, из-под земли. Попёрла из всех водостоков, из русла реки. Нам оставалось метров пять до каких-то ступенек, но я не успела.

Я была в кроссовках, помнишь? Хороших таких. Nike. Так вот эта вода их просто растворила. Они за пару секунд разлезлись в лохмотья, и их куда-то смыло, и я по щиколотку оказалась в этой воде, а она как кипяток. Будто кожу содрали. Если бы я в неё упала, мне бы точно кранты, но ты как-то исхитрилась меня за шиворот втащить наверх…

И говоришь: это надо закончить. А я как бы и не против, только больно очень, и я даже вякнуть не успела, как ты распахнула дверь той клиники.

А там мамаша твоя. Красивая, как хозяйка Медной горы, и злая, как сто чертей. Она схватила меня за волосы и потащила к какой-то бадье. А вы с Мишкой взялись за ручки и побежали по лестнице на второй этаж. Трогательно, аж слов нет. Я ору, зову тебя, а тебе хоть бы что. И доктор этот твой стоит, ждёт вас и улыбается добренько так, этакий сахар медович (тут она меня таки окунула с головой в грязь, поэтому извини, репортаж будет неполным).

И я думаю: вот и всё. И тут услышала, как где-то наверху разбилось стекло, потом второе, потом сразу несколько. Как ты орёшь — на айболита, наверное.

А потом было очень-очень много воды. Изо всех окон, да и просто с потолка. И мне наконец удалось вывернуться (очень вовремя, что уж там) и отдышаться, и когда я посмотрела наверх — никакого доктора там уже не было. Как и всех этих тварей. Пустой заброшенный дом. По ступенькам стекает вода (но уже нормальная, не та, что в городе).

А ты — прости, Даш, но ты же просила писать всё, как есть — ты стоишь там, наверху, над всем этим. Держишь Мишку за руку. И улыбаешься.

Нет, ты не подумай. Я за всё тебе благодарна. Я знаю, если бы не ты, гнить бы мне на дне реки. Я перед тобой в неоплатном долгу на веки вечные, и ты моя лучшая подруга, и вообще, когда я думаю о тебе, мне становится легко и радостно, и я соскучилась.

Но чёрт возьми.

Ты могла всё это закончить сразу. Но смотрела, как хабалка-мачеха и доставучая мать пытаются утопить друг друга в бадье с грязью. Ты смотрела, и тебе это нравилось.

Кстати, вот ещё что странно. Ворд почти ничего красненьким не подчёркивает. Ну, кроме словечек типа «доставучей» и «хрени». Нет, я стараюсь, я же знаю, что тебя бесят ошибки, но… Чудно просто. Волшебная водичка, превращающая троечников в грамотных умничек.

И вообще, мне кажется, я не в первый раз это пишу.

Ну и всё. Я валялась на полу. Мишка плакал, а твоя мать гладила его по волосам и пела колыбельную. Ты побежала на улицу, и минут через несколько пришли врачи, а дальше я вообще не помню.

Тут, в ожоговом, все докапывались, где это меня угораздило. Соседка по палате уже плешь проела, мол, нельзя замалчивать насилие в семье. Да, блин, это оно. Насилие в семье.

Я твоё письмо прочитала. И что я хочу сказать. Ты пишешь, что Мишка теперь, как и раньше, спокойный и тихий, что мать продаёт квартиру и всюду ходит с Мишкой, что вы возвращаетесь в Москву.

(Нет, я точно это писала. Те же самые слова. Вчера. И позавчера).

Я за вас счастлива, хотя и не понимаю, почему. Я не мать Тереза. Эта зараза, матушка твоя, меня убить хотела, и век бы мне её не видеть, разве что в гробу. А я почему-то даже рада, что мы будем жить рядом, почти как одна семья. Но мы ведь и есть семья, а что, разве нет? И это же замечательно, когда все вместе.

Даш, только не сердись.

Но какого он «спокойный и тихий»? После того, что случилось, он бы в постель писался полгода и орал бы по ночам. И мать твоя. Что, она вот так просто продаёт свою дивную аристократическую квартиру? И едет обратно в Москву, поближе к бывшему мужу и ко мне?

Просто подумай. Твоя настоящая мать могла бы так сделать?

Дашка, мне страшно. Мы же все были в той воде (ну, кроме тебя). И ничего не закончилось, ничего! И как ты не поймёшь, это не мы, это ПРАВИЛЬНЫЕ мы, такие, как тебе

Ctrl + A

Del

Русалка на ветвях сидит

осколки легенды

♂ Виктор Точинов

Осколок 1

2003 год

…в Питер выбрался, к Антохе-свояку, двадцать лет всё не собраться было. Он-то с семейством у нас часто гостил — Крым все-таки, понятное дело, и к себе каждый раз приглашали, да все как в том фильме получалось, ну, про Колыму: лучше уж вы к нам… Но нынче собрались с Клавдией: дети повырастали, хлопот поменьше, да и трехсотлетие опять же не каждый год случается. Приехали, Антон с Маришкой встречают — то да сё, охи-вздохи, бутылёк раздавили со свиданьицем… Ну, бабы, понятное дело, после такого сели, языками сцепились, трактором с места не сдвинешь. А мы со свояком прогуляться пошли. Куда? — да на Невский, понятное дело, Питер с него начинается, новостройки, где Антоха вписался, везде одинаковые…

Невский, да… Помню, в молодости, эх-х-х… А сейчас — не то, всё не то… Да и проспект не тот: Макдоналдс на Мотороле сидит, Самсунгом погоняет. Свояк-то привычный, на глазах у него всё менялось, потихоньку — а мне как серпом по Фаберже. От такого, понятное дело, душа загорелась. В центре в забегаловках-то цены ядерные, ну да у нас с собой было — свернули на Пушкинскую, тихое местечко ищем… Таблички на домах там любопытные: кроме номера, у каждого дома своё название. В честь книжек Александра Сергеича, значит. Вот те дом «Руслан и Людмила», а вот «Евгений Онегин», ну в онегинском дворике мы и того… Антоху с такого дела аж на лирику пробило,