Князь Добруж неоднократно предлагал конунгу, как равному, ночевать у него в палатах. Мол, это простые воины пусть лежат друг над другом, а тебе, конунг, полагается широкая постель с теплыми покровами и горячая девка, согревать ложе. Умный князь, а не понимает, что все они, дети Одина, сыны земли фиордов, сначала воины, равные во всем, отличающиеся перед другими только доблестью и победами. А уж потом ярлы, конунги, исполосованные шрамами хольды или пухлощекие дренги… Хитрый князь, но и он, Харальд, знает, с какого края ложку держать. Здесь он — среди своих. С дружиной — сильнее сильного. А там, в палатах у князя, остался бы один…

Когда-то, три зимы назад, местные ратники сильно обижались на свеонов, что те держатся особняком, хотя и пришли к князю на службу. Задирались на пришлых. Несколько кровавых поединков заставили их понять, что к чему. Показали раскормленным княжьим воинам — у свеев иной уклад и другая, особая сила. Задиристые быстро прикусили языки, больше не гавкали вслед его воинам. Князь, понимая ярость своих и чужих, вмешиваться не стал…

По сереющей оконной слюде было видно — время восхода еще не наступило, но ясноокий великан День уже запрягал в колесницу своего коня Ясная Грива, чтобы последовать за своей матерью Ночью, которая теперь устремилась за край Мидгарда. Скоро, совсем скоро проявит в небе свои первые лучи златоокая красавица Соль-солнце, родная сестра бледного Месяца.

Самое удивительное — спать больше не хотелось. Выспался как-то, хотя и лег поздно. Ходил с вечера в девичий терем княжьих наложниц, имел девку Манью, гибкую, как лоза, и до изумления озорную в телесной игре. Ее горячие, частые, с глубоким грудным придыханием ахи до сих пор еще звучат в ушах. Руки и губы помнят терпкий, шелковистый вкус ее вспотевшего тела и задорные, возбуждающие покусывания мелких, как у лисицы, зубов…

Покрякивая со сна, Резвый быстро, как и все, что он делал, натянул вязаные чулки на босые ноги, зашнуровал сапоги, заправив за голенища порты. Поверх нижней, льняной рубахи надел вторую, дубленой кожи. Сверху — кольчугу, пояс с мечом, на голову — шлем на мягком подшлемнике, кованный из четырех полос и стянутый для крепости железным обручем по основанию. Так, в полном облачении, вышел на воздух, толкнув ногой взвизгнувшую дверь.

После темной, душной избы на ратном дворе, отгороженном частоколом, показалось светло и свежо. Утренний дух, особенно зябкий после сонного тепла, ударил в лицо, щекотным холодком пробежал по спине. Капли росы, этой пены из губ коня Инеистая Грива, которого запрягает в колесницу Ночь, уже легли белым, чищеным серебром на траву, деревья, серые бревенчатые стены и соломенные крыши вокруг.

В гарде Юриче жили все-таки тесно. Свеоны долго не могли привыкнуть к городской скученности. Было особенно странно выходить на крыльцо и видеть сразу за забором ряды изб, уходящие к городской стене, бесконечные частоколы, отгораживающие дворы, и узкие извилистые улицы, мощенные тесаными бревнами.

В центре Юрича, за вторыми, тоже крепкими стенами, высокие терема княжеского дворца, куда пускают не всякого. Рядом, тоже на возвышении, просторные дворы княжеских приближенных, длинные избы для дружины, конюшни, амбары и складские клети. Поодаль — широкая, натоптанная поляна для внутреннего, городского торжища, где, днями, шум, гам и людское скопление. Дальше от дворца, уже совсем скученно, селились с разрешения князя женатые ратники, разный торговый и ремесленный люд. Там уже сейчас, едва развиднелось, перекрикивались голосу, поднимались дымы разжигаемых печей, где-то в кузне гремело железо, ясно слышимое в утренней тишине. Богатый гард!

Первое время ратники часто спрашивали своего конунга, зачем они поселились внутри стен, среди шума, тесноты и вони городских нечистот? Можно было просто стать станом на берегу, поближе к своим морским драконам. Оградить его земляным валом, внутри, под защитой насыпи, поставить ратную избу, как делали это испокон веков.

Харальд не отвечал, усмехался только. Самые умные постепенно сами догадались…

Отойдя от крыльца на два шага, задрав железо и кожу, Резвый выпустил долгую и тугую утреннюю струю, постанывая от облегчения.

— Конунг, смотри, вроде как дым на восходе!

Дозорные, Гуланд Весло и молодой Ингви Хвост, тут же подошли к нему. Их доспехи тоже были мокрые от росы. По распоряжению Харальда свеоны и в безопасности гарда жили, как в походе, денно и нощно охраняя свою территорию от незваных гостей. Деревянных коней, что оставались за стенами вытянутыми на песчаный берег, берегли особо. Там всегда, в очередь, дежурили сразу пять воинов при полной броне и оружии.

Бережно спрятав в порты свое кожаное копье, натертое до красноты вечерними играми, Резвый глянул, куда указывали караульные. Далеко за крепостными стенами поднимался столб дыма. Сначала он был совсем бледным, почти незаметным в сером небе, где еще не погасли последние звезды. Но быстро чернел, густел и набирал высоту и ширь. Точно, как раз на восходе, откуда, на три пальца левее от Толстой башни, выходит на небо красавица Соль, прикинул Резвый. Долгожданный сигнал от Рагнара? Похоже на то…

— Поднимайте воинов! — коротко приказал он. — Чтоб выходили мигом единым и при полном оружии! И без шума чтоб, без шума — главное! Клянусь Башмаком Силы Видара Молчаливого, я сам отрежу уши тому, кто будет орать и греметь!

Гуланд и Ингви, понимая, кинулись в избу, топоча по доскам…

* * *

Опершись одной рукой на щит, прислоненный к ноге, а второй — на короткое, чуть выше человеческого роста копье, ярл Харальд молча стоял и смотрел, как его дружинники собираются во дворе.

Привыкшие быстро надевать доспехи, воины и здесь не замешкались. Курица не успела бы откудахтать над снесенным яйцом, как большая часть ратников уже стояли перед ним, застегивая на себе последние пряжки и поправляя завязки. Насмешливо оглядывались на самых заспанных, что вываливались сейчас из дверей, зевая на ходу, но двигаясь быстро. Резвый подумал, что не зря распорядился когда-то прорубить в стене вторую дверь, да и первую приказал расширить. Когда несколько десятков воинов выходят почти одновременно, так получается быстрее, конечно…

В боевой порядок воины без команды не строились, но и не сбивались кучей, как делали это местные ратники. Становились вольно, свободно, давая друг другу простор для щитов и копий. Конунг смотрел на знакомые лица: молодые и старые, красивые и иссеченные до уродства, стриженые, бритые по подбородкам и заросшие буйным волосом до ноздрей, — и во всех без исключения глазах видел яростное, нетерпеливое предвкушение. Старые, опытные, как матерые волки, хольды скалили остатки зубов, глядя на своего конунга, молодые — гордо и вызывающе подбоченивались. Да, это долгое сидение на службе у князя уже опостылело до оскомины детям ветра и моря…

Теперь не было сомнений, что дружина конунга Рагнара подходит к Юричу. Княжьи дозорные на стенах увидели нападающих. Истошно кричали, созывая своих, громко и часто бухали в деревянные била. Во дворах, в княжьем тереме, в дружных избах ратников тоже, было слышно, все просыпались, вскакивали, бегали и кричали. Сонный утренний город оживился и закипел разом, как муравейник, куда засунули палку. Приятные звуки для ушей нападающих!