прежде завод Семёна Артёмовича и где возник завод его сына, было три жеребца отца: Бычок, Горностай и Добрый. Они-то и стали первыми производителями вновь возникшего завода. Горностай и Добрый были сыновьями Друга и Занозы, то есть родными братьями, а Бычок был сыном того же Друга и посредственной по своему происхождению Коровки. Эти жеребцы дали в молодом заводе много полезного материала, и кровь их в заводском составе впоследствии была довольно сильна. Когда они состарились, их заменили Гетман (Гордец – Людмилла) и лейхтенберговский Красавец (Красивый-Молодец – Задорная).

Заводские матки, шесть-восемь кобыл, были собраны следующим образом. Аврора и Амазонка, родные сестры, дочери Бережливого и Темзы, были куплены у Ф.А. Терещенко. Там же была куплена Мимолётная, родная сестра Тени; позднее у него же была приобретена Зорька, дочь Гордеца и знаменитой Десны 2-й, оказавшаяся одной из лучших маток в заводе. Из старых кобыл отцовского завода Константину Семёновичу удалось купить лишь Зазнобу, но она не оставила видных следов. Остальные кобылы были куплены позднее и оказались исключительно неинтересными. Первые годы жизни (1890–1896) завод имел в своем составе лишь группу терещенковских кобыл, но затем к ним были добавлены другие. Все они, а позднее их дочери и внучки составили маточное гнездо рысистого завода К.С. Терещенко. Завод этот, не претендуя на известность, завоевал некоторое положение на южных ипподромах России и дал довольно порядочную серию призовых лошадей, правда весьма скромного класса.

У Константина Семёновича не было никаких генеалогических идей и знаний. Терещенковская группа кобыл была куплена им, так сказать, по-родственному, по дешевке у дядюшки и из худшего материала. Остальные матки были собраны с бору по сосенке. К.С. Терещенко был скуп и не желал тратить деньги на классный заводской материал. Внушенная ему с детства мысль о разорительности конного дела обязывала его к бережливости.

Основная ошибка Константина Семёновича при основании и ведении завода была в том, что он не использовал для покупки заводского материала в полной мере своих родственных связей. Зная, как были солидарны и тесно спаяны между собою представители фамилии Терещенко, не приходится сомневаться, что он получил бы заводской материал высокого интереса. Когда я гостил в Глушкове, я говорил на эту тему с Константином Семёновичем и он вполне согласился со мной.

Я никогда не стремился посетить завод К.С. Терещенко, ибо скромные успехи лошадей этого завода на беговом поприще и происхождение большинства из них меня не удовлетворяли. Однако, увидев в Курской заводской конюшне Горностая, я был так пленен красотой и типом этой лошади, что решил безотлагательно посетить завод. Уже вечерело, когда я подъезжал к Глушкову. Еще издали был виден большой дом наподобие дворца. Дом-дворец в стиле западноевропейских зданий гордо возвышался передо мною и был очень красив. Большой сад или парк начинался неподалеку. Превосходные службы, образцовый порядок и такая же чистота, гордо развевающийся флаг на вышке, большой простор вокруг дома, газоны и цветники – все указывало на то, что этот ансамбль был создан умелой рукой по типу заграничных резиденций богатых людей. Впечатление довольства и богатства получалось полное. Глушково было богатейшим имением: здесь было свыше десяти тысяч десятин земли с большим сахарным заводом, не говоря уже о черепичном, винокуренном, а может быть, и других заводах и предприятиях сельскохозяйственно-промышленного значения. Словом, это было богатейшее имение, которое содержалось в образцовом порядке, так как К.С. Терещенко был замечательным хозяином.

Не успел я сойти с экипажа, как был встречен самим хозяином и введен в дом. Константин Семёнович был сухощав, не стар – ему едва ли было более сорока лет – и очень некрасив. Одет он был к лицу, имел манеры неторопливые, ни чопорности, ни надменности в нем не было и следа. Говорил он с малороссийским акцентом и был человеком неглупым и образованным. Он был также чрезвычайно радушным и гостеприимным хозяином и умел принять гостей. Константин Семёнович любил деревню и к земле своей пришит был крепко. Как ни мало я пробыл у него, но этого не мог не заметить. О хозяйстве говорил он с увлечением, к земле относился благоговейно, лично вел свое обширное хозяйство и во всё входил и вникал сам. Ему не нужно было посылать за управляющим, чтобы ответить на тот или иной вопрос, касавшийся хозяйства или лошадей. Он превосходно знал, где и что у него делается, что и где есть, что можно и нужно в данный момент продать. Жил он у себя в деревне обычно десять месяцев в году безвыездно, затем месяца на два уезжал за границу. Впрочем, такое путешествие предпринималось больше для жены, которая была писаная красавица. Он женился по любви и, по-видимому, был очень счастлив. Его жена происходила из очень скромной и бедной семьи. Если память мне не изменяет, ее отец служил в артиллерии, вышел в отставку в маленьких чинах и поселился у себя на родине в Киеве. Там-то Константин Семёнович и познакомился со своей будущей женой. Несмотря на сопротивление остальных Терещенко, он женился на бесприданнице, за что и попал на некоторое время в опалу. У него было два сына, в то время старшему было лет двенадцать-четырнадцать, а младшему – лет девять-одиннадцать. Один из них был лошадником.

После ужина мы с хозяином смотрели заводские книги и беседовали о лошадях. Заводская книга этого завода была в образцовом порядке, ее вел лично К.С. Терещенко. Просматривая эту книгу, я обратил внимание, что Аврора, дочь Бережливого, записана вороной масти, тогда как по заводу Фёдора Артёмовича она была показана серой. Константин Семёнович разъяснил мне, что там вкралась ошибка и что в действительности Аврора была вороной масти. Я тогда же его расспросил о некоторых матках, преимущественно терещенковских, и он давал им очень верные характеристики.

Конный завод К.С. Терещенко находился на хуторе, верстах в восьмидесяти от главной усадьбы. Мы решили ехать туда на другой день после утреннего кофе. Приятно, даже после одного дня пути и вагонной тряски, лечь в мягкую, широкую постель, на белоснежные простыни и, засыпая, помечтать о том, что предстоит завтра и каких лошадей покажет гостеприимный хозяин. А вдруг увижу что-нибудь необыкновенное? Какую-нибудь кобылу в казаковском типе?.. Засыпаешь, но и во сне снятся всё лошади. Наутро встаешь бодрый и жизнерадостный, с приятным сознанием, что предстоит осмотр нового завода, что всегда волнует сердце настоящего охотника.

Превосходная рысистая пара, запряженная в легкую евсеевскую пролетку, ожидала нас у крыльца. Пара была подобрана хорошо и со вкусом, нарядно и без излишней кричащей роскоши запряжена. Мы трогаемся в путь. Мелькают сначала сады,