Случай представился почти сразу. В СССР был задержан американский врач, скрывший от таможенного досмотра часть своего багажа. Через несколько дней американские власти задержали в Панамском канале советское торговое судно под предлогом, что не все члены его команды имели должным образом оформленные свидетельства о состоянии здоровья. Вслед за этим в Москве якобы по техническим причинам перестал работать канал телефонной связи американского посольства с США, и дипломатам, чтобы позвонить, приходилось отправляться на Центральный телефаф. На этот раз по распоряжению Рузвельта аналогичные меры предприняты не были, но посольство СССР было предупреждено, что они последуют, если советские власти не изменят своего поведения. Соответствующие распоряжения, видимо, по указанию Сталина, были сделаны, и взаимоотношения несколько нормализовались.

В то же время в кругу американских дипломатов в Москве возникло подозрение, что кто-то в посольстве является советским шпионом, так как поступали сведения об утечке секретной информации. Спецслужбы обратились к Рузвельту с просьбой включить в состав посольства тайных агентов — разумеется, под видом дипломатов, — чтобы провести расследование. Президент не только дал согласие, но и потребовал, чтобы его держали в курсе дела.

Вскоре выяснилось, что несколько сотрудников посольства состояли в связи с русскими дамами легкого поведения, которые на самом деле являлись агентами Разведывательного управления Генштаба Красной армии, отлично владевшими английским языком, хотя и притворявшимися, что не понимают ни слова. Во время интимных вечеров дипломаты позволяли себе комментировать поступавшие в посольство инструкции и другие документы, а девицы всё тщательно запоминали. Виновные были отозваны на родину, а остальные строго предупреждены о необходимости повышенной бдительности. Рузвельт, поставленный в известность об этой некрасивой истории, распорядился, чтобы проштрафившихся наказали только в дисциплинарном порядке.

Этот инцидент показывает, что Рузвельт пошел на меры, которые ранее никогда не практиковались США — в посольство для слежки за его работниками были внедрены сотрудники Федерального бюро расследований (ФБР), ведавшего охраной внутренней безопасности страны. Для Рузвельта, демократа не только по партийной принадлежности, но и по убеждениям, это был крайний шаг, свидетельствовавший об оценке им международной ситуации как крайне опасной. Столь же чрезвычайные меры, по его мнению, необходимо было принимать и на родине. ФБР под руководством весьма энергичного и волевого директора Гувера стремилось прибрать к рукам как можно больше власти.

Эдгар Гувер (1895—1972) занимал пост директора ФБР на протяжении почти полувека, с 1924 года до самой смерти. Возглавив Бюро расследований (в 1935 году переименованное в ФБР) в 29 лет, он пережил на этом посту Великую депрессию, реформы Рузвельта, Вторую мировую войну, первые этапы холодной войны, войну в Корее, оставаясь одной из самых влиятельных фигур в США. Отмечая заслуги Гувера перед страной, многие политики обвиняли его в злоупотреблениях полномочиями. Неоднозначное отношение к Гуверу и необычайная продолжительность его пребывания в должности стали причиной того, что после него максимальный срок работы директоров ФБР был ограничен десятью годами.

Во время выхода из Великой депрессии, при проведении «Нового курса» Рузвельт не допускал расширения полномочий ФБР, директор которого неоднократно направлял ему доклады, требуя введения новых мер преследования внутренних врагов.

Однако с началом Второй мировой войны и приближением прямого вступления в нее Соединенных Штатов действительно необходимо было принять меры против «пятой колонны», которая не была столь мощной, как об этом сообщал Гувер, но реально существовала. Правда, гитлеровцам не удалось создать на территории США значительной подрывной сети — за военные годы удалось арестовать всего восемь германских агентов, готовивших акты саботажа.

Гувер получил указание посылать в Белый дом ежедневные рапорты о подрывных действиях, прежде всего со стороны нацистов и коммунистов. Исполнительный и жесткий чиновник воспринял его своеобразно — в рапортах президенту сосредоточил основное внимание именно на деятельности левых, за которыми теперь устанавливалось тщательное наблюдение. Он докладывал Рузвельту, что КПП буквально наводнен коммунистами. В их числе был назван даже Уолтер Рейтер — молодой профсоюзный активист, не только не являвшийся коммунистом, но и негативно относившийся и к Компартии, и к марксистской доктрине. Такого рода сведения оказывали определенное влияние на решения президента, хотя, зная убеждения Гувера и его характер, он доверял им не полностью.

Сходную информацию Рузвельт получил и о гениальном физике Альберте Эйнштейне. Гувер сообщал: «Благодаря своим радикальным взглядам профессор Эйнштейн не может считаться пригодным для использования в секретных работах, ибо кажется маловероятным, чтобы такого склада человек за столь короткое время стал вполне благонадежным американским гражданином». В данном случае Рузвельт доверился ФБР, и Эйнштейн, инициатор начала американских работ по созданию атомного оружия, к практической деятельности в этой области так и не был допущен.

Именно в такой обстановке двойной угрозы со стороны коммунистов и нацистов, значительно преувеличенной в докладах Гувера, 28 июня 1940 года Рузвельт подписал закон о регистрации иностранцев (его автором являлся конгрессмен от штата Вирджиния Говард Смит). Согласно этому акту 4,7 миллиона иностранцев старше четырнадцати лет, постоянно проживавших в США, подлежали регистрации со снятием отпечатков пальцев. На них не распространялось американское законодательство о свободе слова: каждому из них грозили штраф или тюремное заключение за устные или печатные заявления, которые могли бы нанести вред вооруженным силам США, при этом судам давалась возможность самой широкой трактовки таких заявлений.

Некоторые деятели, например упоминавшийся Норман Томас, призывали президента наложить вето на этот закон, а также воспрепятствовать другим шагам администрации, в частности призыву на военную службу в мирное время, утверждая, что эти меры ведут к превращению США в тоталитарное государство. Однако таким советам Рузвельт не последовал, а возражения против военной подготовки в ответном письме Томасу просто высмеял.

Разумеется, закон Смита не вел к установлению в США тоталитаризма, как утверждал не только Томас, но и некоторые другие деятели. Но он действительно ограничивал американские свободы, что сам Рузвельт признал в письме Томасу от 9 ноября 1940 года. К счастью, традиции свободы слова в США были настолько прочны, что до окончания Второй мировой войны состоялись только два судебных процесса, на которых были предъявлены обвинения по этому закону (в 1941 году перед судом предстали сторонники Троцкого, получившие в результате незначительные сроки заключения, а в 1944-м процесс по делу предполагаемых нацистов был прерван за отсутствием у суда доказательств их вины).

Правда, в июле 1942 года состоялся военный суд над несколькими германскими диверсантами, которые были высажены с подводной лодки во Флориде, затем отправились в Нью-Йорк и Чикаго, где и были схвачены следившими за ними агентами ФБР. Рузвельт внимательно наблюдал за ходом процесса, в результате которого обвиняемые были приговорены к длительным срокам заключения.