— Смутно.

— Никто не хотел тревожить вас. Боясь вашего гнева, гвардейцы действовали на свой страх и риск. Пока вы молились, Екатерина сбежала от охранников, желая встретиться с вами в церкви и добиться у вас прощения. Королева вышла в Длинную галерею, и ее схватили, когда она уже взялась за ручку двери, ведущей в храм. И тогда…

— Она начала звать меня, — задумчиво произнес я.

— Уверенная, что вы услышите ее. Она осмелилась называть вас по имени, что непозволительно даже мне. Какое безрассудство! Но Екатерина не добилась цели. Ее увели, не позволив помешать вашим молитвам.

— На ней было белое платье? — прошептал я, смутно понимая, что задаю глупый вопрос.

— М-да…

— Значит, она хотела убедить меня в своей невинности.

Такой она и будет вечно являться мне. Девственной блудницей. Я видел настоящий призрак.

— Она решила воззвать к вашей чувствительной душе.

Похоже, о моей слабости уже известно всем, и это на руку злоумышленникам. А имеют ли короли хоть что-то, чем не стремились бы воспользоваться их подданные? Они готовы посягнуть даже на мое послеобеденное уединение в клозете.

— Верно, мне всегда хотелось видеть в ней девственницу.

Вот она — правда, мучительная правда. Но все-таки как быть с тем призраком? Являлся ли он кому-либо еще?

— Вчера вечером я услыхал ее голос, звавший меня по имени, — признался я. — На сей раз я открыл дверь, заглянул в галерею… Она была там.

— А больше вы никого не заметили? — нахмурившись, спросил Брэндон.

— Никого.

— Тогда надо выставить в галерее стражу. Иначе вы можете сойти с ума, и она добьется того, чего хотела.

Я кивнул.

— Она полна ненависти, — сказал Брэндон. — Стремится погубить вас. Не забывайте об этом. Вы должны разрушить ее планы.

— Но почему именно Екатерина? — вырвалось у меня. — Почему не кто-то другой? Я клянусь, что никто больше не восстал из гроба, дабы явиться мне!

Я не посмел назвать имена, не желая тревожить духов. Бекингем. Анна. Джордж Болейн. Мор. Фишер. Эск. Карью. Кромвель. Де ла Поль. Маргарет Поль.

— Они не продавали души дьяволу, — успокаивающе сказал он. — Только он способен наделить силой покойников.

— Анна…

— Возможно, ее душа вселилась в тело Екатерины, ее кузины… — задумчиво предположил он, но лучше бы ему было промолчать…

Я содрогнулся от ужаса, и мне никак не удавалось унять дрожь. Брэндон приобнял меня своей мощной рукой.

— Список ваших утрат не длиннее, чем у любого из смертных, — медленно произнес он. — Многим приходится жить с ними. Не все же сходят с ума или впадают в меланхолию.

Меня колотило, и я собрал всю свою волю, чтобы успокоиться. Брэндон продолжал говорить:

— Утраты и скорбь. Никому не избежать потерь. Таков удел смертных.

Отец, окруженный окровавленными носовыми платками… Как же я презирал его тогда.

— И что же делать? — в отчаянии тряхнул я головой. — Любой человек пал бы духом на моем месте. Но как должен вести себя король?

— Королю полагается плевать на горести, — рассмеявшись, заявил Брэндон.

И я тоже начал смеяться, а дрожь прекратилась.

* * *

Для охраны Длинной галереи я назначил шестерых солдат из Кента. Силой воображения и излишней набожностью эти туповатые парни не отличались. Им было приказано нести ночной дозор, сменяя друг друга через каждые два часа. Спать им категорически запрещалось. Утром они доложат мне обстановку.

— Говорят, из-за нынешних суровых морозов под галереей прячутся полчища крыс, — заявил я. — И мне необходимо выяснить, правда ли это, дабы распорядиться насчет отравы. Иначе они расплодятся к весне. Вы поняли меня?

Солдаты дружно кивнули.

— Запоминайте, откуда будут раздаваться подозрительные скрипы и шорохи, — повторил я.

По-моему, я сочинил вполне правдоподобную историю. Разве может сумасшедший быть таким разумным? Крысы — веская причина для тревоги. Благодаря этому я смогу получить нужные сведения.

* * *

На вторую ночь я снова услышал тот же голос. Он громко звал меня. Я резко распахнул двери, выглянул в галерею… и увидел привидение, похожее и одновременно не похожее на Екатерину. Оно попросту воспользовалось ее наружностью! Караульные набросились на него. Один взмахнул алебардой, пытаясь пронзить грудь призрачной девы. Другой нелепо прыгал вокруг, словно лягушка.

Я закрыл двери. Значит, они тоже видели разгуливающего призрака. Я не одинок. И не сошел с ума.

Наутро стражники заявили, что ночь прошла спокойно.

Лжецы. Лжецы. Я окружен трусами, врагами, готовыми лгать по любому поводу. Но ради чего?

Я поблагодарил их и приказал охранять галерею всю следующую неделю, дабы уверенность в отсутствии мерзких тварей стала полной.

— Ведь если там все-таки обосновались крысы, то мы должны уничтожить их.

Они согласились.

— Одна тихая ночь еще не значит, что их здесь нет, — добавил я, пристально вглядываясь в их лица.

Непохоже, чтобы их напугала перспектива провести неделю в галерее. Что сделало столь бесчувственными сердца молодого поколения?

* * *

Каждую ночь я слышал голос призрака. Каждое утро стражники докладывали, что происшествий не было. На восьмой день, выплатив жалованье, я поблагодарил их за честное исполнение долга и отпустил с миром.

— Значит, не придется тратиться на отраву, — весело заметил я.

— Да, это вовсе не понадобится, — закивали они.

* * *

М-да… Привидение отравить нельзя. Можно лишь вызвать недоуменные взгляды и перешептывания за спиной, к чему и привело мое безумное поведение на пиру в Валентинов день. Ладно, неважно. Я позабочусь о том, чтобы из людских голов выветрились дурные воспоминания. Человеческая память подобна колодцу. Сначала он чист, потом загрязняется — но это легко исправить. Просто спустить грязную воду и наполнить его чистой.

Я приготовил подарок для своей «Валентины» и обещал вручить его. Надо сдержать слово и вообще постараться вести себя самым обычным образом. Поэтому я послал вдове Парр записку, приглашая ее присоединиться ко мне на утренней службе, а также составить компанию за обедом. По моим сведениям, она еще не уехала. Придворные дамы Екатерины жили как свита без главы (коей лишилась и их госпожа), ожидая моего приказа о роспуске.

Вдова Парр явилась заблаговременно, за четверть часа до начала службы. Я отметил, что ее голову покрывает черный головной убор, видимо оставшийся со времен траура по первому супругу.

— Вы пришли рановато, — сказал я, когда мои камердинеры проводили леди в мою гостиную.