Черчилль был мастером слова, гением риторики. Он не просто изъяснялся на удивление красноречиво — подобно римскому или французскому оратору, он воплощал лучшие традиции британской политики. И это в палате общин, где обычай требовал, чтобы обсуждения напоминали джентльменскую беседу, где ораторские изыски казались неуместными, а приветствовалась, напротив, сдержанность высказываний.

За свою долгую карьеру Черчилль тем не менее успел попробовать себя во всех риторических жанрах: блистал красноречием с парламентской трибуны в Вестминстере, клеймил близорукость властей во время народных митингов, был трибуном в полном смысле этого слова, сыпал шутками, завоевывая любовь сограждан в разных уголках Королевства, выступал на Би-би-си. Если не брать в расчет Ллойда Джорджа в начале века и Бивена — в середине, то никто из британских государственных деятелей XX века не мог сравниться с Черчиллем в красноречии. Все его речи, произнесенные за более чем шестидесятилетнюю парламентскую карьеру, составляют восемь толстых томов и насчитывают приблизительно четыре миллиона слов — в среднем Черчилль произносил по одной речи в неделю.

Еще будучи совсем юным, Уинстон всерьез заинтересовался ораторским искусством. К примеру, был найден составленный им в 1897 году текст, долго остававшийся неизданным, под названием «Помост риторики»[408]. Дело в том, что в арсенале Черчилля ораторское искусство было самым важным оружием. Он считал, что власть слова и просто власть тесно связаны друг с другом: разве не может искусный оратор завладеть умами и сердцами внимающих ему людей?

Однако в начале своего тернистого пути юный честолюбец страдал из-за своих серьезных (для оратора) недостатков: легкого врожденного сюсюканья (постепенно Черчиллю удалось от него избавиться), малопривлекательного голоса, низкого роста, умалявшего вдохновенный порыв, и, самое главное, от комплекса неполноценности. Черчилль не учился в университете и потому чувствовал себя неуверенно с выпускниками Оксбриджа, постигшими в «дискуссионных клубах» университета секреты ораторского мастерства. Кроме того, Черчилль от природы не был красноречив, он должен был этому научиться. И он учился, постепенно, с большим трудом овладевая тайнами искусства управления словом. Наконец техника риторики покорилась Черчиллю, и он стал настоящим Мастером слова.

Однако помимо недостатков у честолюбивого юноши были и свои козыри. Прежде всего он хорошо знал язык, его законы. С другой стороны, он был наделен превосходной памятью и мог заучивать наизусть очень длинные тексты. Черчилль стал это делать после того, как однажды, в апреле 1904 года, во время выступления в палате общин он вдруг потерял нить своей речи и был вынужден покинуть трибуну, бормоча и не решаясь заговорить снова. Он занял свое место в зале, слыша со всех сторон насмешливые замечания в свой адрес. Черчилль усвоил этот урок и, чтобы никогда больше не подвергаться такому унижению, решил заучивать свои речи. Отныне он тщательно продумывал текст каждого своего выступления и часами репетировал перед зеркалом, запоминая каждое слово. Случалось, он громовым голосом, нараспев декламировал свои монологи, лежа в ванне. Черчилль принимал меры предосторожности и во время самого выступления — всегда держал под рукой стопку конспектов, чтобы в случае чего не ударить в грязь лицом.

Тем не менее надо заметить, что ораторская карьера Черчилля началась не сразу, а только после публикации его книги «Война на реке» в 1899 году. До тех пор офицер-репортер Черчилль писал свои книги собственной рукой от первой до последней строчки. Он был талантливым рассказчиком, писал легко, хорошо излагал свои мысли — все это воплощалось в живой, образный стиль, пробуждавший воображение читателя и не чуждавшийся при случае больших исторических обобщений. Все эти качества можно найти и в последующих произведениях Черчилля, однако техника его при этом полностью изменилась. Дело в том, что начиная с 1900 года он перешел от письменного стиля к стилю устному. Отныне Черчилль не писал сам, он только диктовал — и речи, и книги, а секретарь переписывал каждую фразу, если Черчилль решал ее переделать, изменить аргументацию, находил более удачные формулировки... Поэтому в его новых произведениях появилось множество напыщенных фраз — фраз, в которых перемешалось трагическое и комическое, яркость стиля и фамильярность. По словам Вайолет Бонем-Картер, «он не стеснялся обыгрывать простые, всем известные истины, которые у других авторов показались бы лишь общими местами. Это был его драгоценный дар, который никогда ему не изменял. Кроме того, он не боялся прибегать к высокому стилю, он не боялся высокопарных слов. В то время как другие, — продолжает Вайолет, — без колебаний назвали бы его слог напыщенным, а его самого — фразером, на самом деле в красноречии Уинстона не было ничего ложного, надуманного или искусственного. Это была его обычная, естественная речь»[409].

В богатейшей палитре Черчилля-оратора надо отметить любовь к коротким фразам, а еще больше — к односложным словам. Черчилль прекрасно знал, что именно односложные слова сильнее всего врезаются в память слушателя, к тому же английский язык такими словами буквально изобилует. И напротив, Черчилль терпеть не мог прилагательные, понапрасну утяжеляющие речь. Ключевыми словами его первой речи в качестве главы правительства были: «кровь» (blood), «труд» (toil), «слезы» (tears) и «пот» (sweat). Вспомним его фразы, ставшие впоследствии крылатыми и неизменно присутствующие во всех биографиях Черчилля: «звездный час», «железный занавес». Часто на первый взгляд казалось, что удачные формулировки случайно приходили ему на ум в момент выступления, но это не так. Каждое меткое словцо было плодом долгих размышлений (секретарь Черчилля вел специальную тетрадь, в которую записывал все удачные мысли, приходившие шефу в голову).

К примеру, фраза «никогда еще за всю историю войн столь многие не были так обязаны столь немногим» из знаменитой речи во славу пилотов королевской военной авиации, написанной в августе 1940 года, также была обнаружена в предварительных набросках. В 1899 году в Олдеме, отмечая рост уровня жизни населения, Черчилль заявил: «Никогда еще в Англии не было столько жителей и никогда еще у них не было столько хлеба». Как-то в ходе предвыборной кампании 1922 года кандидат Черчилль произносил речь в Данди и решил добиться благосклонности избирателей, сославшись на политику, проводимую правительством, в состав которого он сам входил, во время кризиса в Чанаккале. Черчилль заявил, что благодаря официальной линии правительства были спасены сотни тысяч греков, подвергавшихся опасности со стороны турков в Константинополе и на юго-востоке Европы. «Никогда еще, — восклицал он, — в истории человечества не было такой крупномасштабной операции, спасшей жизнь стольким людям»[410].