Шли недели, и Распутин был убежден, что он вполне располагает своим молодым приятелем, доминирует им, словом, что Феликс им окончательно загипнотизирован. Феликс же чувствовал на себе ток его влияния, но вместе с тем и внутренний какой-то отпор его собственной натуры на гипноз Гришки. Чем больше они виделись, тем больше Распутин становился ему противным, и он с ужасом думал, что другие (т. е. Александра Федоровна и Государь) находятся вполне под его властью и что России угрожают самые пагубные последствия. Для удобства их свиданий Юсупов наметил особняк в доме отца, где они могли свободно встречаться, и никто не мог там им мешать. А тем времен Распутин все больше влюблялся в Юсупова и откровенно высказывал ему свои невероятные планы на будущее. К концу декабря было решено подписать сепаратный мир с Германией!! Это вызвало у Юсупова желание, а вскоре и твердое решение покончить с ним во что бы то ни стало.

Местом для замысла был избран юсуповский особняк на Мойке. Ночь 16/XII была назначена для выполнения замысла. До преступления молодой Феликс долго молился один в Казанском соборе. У себя он объявил людям, что у него будет попойка или ужин с молодыми людьми и дамами, потому вся лишняя прислуга была услана вон, а оставались лишь несколько слуг в нижнем этаже – и те не появились наружу. Приглашены были: в.к. Дмитрий Павлович, Пуришкевич, Сухотин и врач (приглашенный Пуришкевичем) – фамилии не помню. Для них были приготовлены в верхнем этаже чай и закуска, а внизу, в столовой (молодых Юсуповых), был сервирован холодный ужин с напитками, где заседали Распутин и Юсупов вдвоем. Тут они провели время около 3-х часов вместе (от 12 1/4 до 3 ч.), пока Гришка не опьянел. Подливая ему вино, в котором был яд (раствор цианистого калия), – к удивлению Юсупова, [он] никакого действия на Распутина не имел, что озадачивало Феликса почти до умопомрачения, – и, видя, что его замысел не удавался, а Распутин только постепенно пьянел, он оставил его одного в столовой, а сам побежал наверх к остальным заговорщикам и взволнованным тоном заявил: “Господа, непонятно: яд не действует. Давайте мне револьвер, придется его добить выстрелом”. Револьвер оказался у Дмитрия Павловича, и он долго не хотел его отдавать Юсупову, но тот настоял на своем.

Вернувшись в столовую, Юсупов сел совсем близко к Распутину и, разговаривая с ним, произвел один выстрел почти в упор. Пуля задела часть легкого, прошла через печень, и Распутин повалился без памяти на пол со всеми признаками мертвого. Когда дело было кончено, Юсупов снова вернулся наверх и позвал их в столовую. Врач констатировал агонию Распутина и сказал, что через несколько минут он перестанет дышать. Тогда, чтобы не терять времени, Дмитрий Павлович, Сухотин и доктор вышли из внутреннего подъезда (забыв закрыть дверь на ключ), чтобы распорядиться с мотором для вывоза тела. Пуришкевич, нервный, возбужденный и вполне трезвый (никто из них не пил), не выдерживал оставаться в комнате, и, закрыв двери в столовой на замок, оба вышли с Феликсом в верхний этаж, чтобы обсудить дальнейшие действия.

Тем временем прочие еще не возвратились, и Юсупов пошел один в столовую, где Распутин продолжал лежать на полу без всякого движения, с закрытыми глазами. Тут произошло что-то невероятное по драматизму. Встав на колени перед трупом, Юсупов начал ощупывать пульс, который не бился, а также положил руку на сердце, не ощущая никакого биения, как вдруг мнимый покойник начал открывать сперва левый глаз, затем правый, впиваясь взором, пылавшим лютой злобой, в своего убийцу, который отскочил от Распутина в ужасе. Но не успел он сделать несколько шагов назад, как Распутин сделал усилие, поднялся во весь рост и, как лютый зверь, бросился на Юсупова (револьвер остался забытым наверху), сорвал с него погоны и вцепился руками в его тужурку. Юсупов вскрикнул и вместе с Распутиным направился к винтовой лестнице, где ему удалось оттолкнуть Гришку, упавшего на ступени и на четвереньках, с особенным ревом и шипением раненого зверя и с пеной у рта, рычал, подымаясь по винтовой лестнице.

В один миг Юсупов вбежал к Пуришкевичу, призывая его к себе на помощь. Подойдя к лестнице, к удивлению, Распутина они уже не нашли: он успел убежать ко внутреннему выходу, где имел силу подняться и открыть незакрытую дверь во двор. Пуришкевич, нагнав его, сделал два выстрела: одна пуля попала в затылок, другая в ногу, и Распутин повалился на землю уже на дворе с рычанием и пополз к одним из выходных ворот двора. Здесь настиг его Юсупов и каучуковой палкой начал добивать, пока жертва его не испустила духа.

В это время подоспели на выстрелы трое остальных, и тело было нагружено на мотор, но от волнения врач, который должен был управлять, заводя мотор, упал в обморок. Тогда пришлось сесть за руль Дмитрию Павловичу, и вместе с прочими они укатили.

Но до этого произошла еще отвратительная сцена. Раньше чем отправить тело, его втащили в дом, и здесь вдруг с Юсуповым произошло что-то необъяснимое. Взяв эту палку, он начал колотить ею труп Гришки по лицу мертвеца со всей силы, перебил ему нос, изуродовал все лицо, а прочие, видя этот припадок бешенства, с трудом его оттащили от трупа и уложили на диван, где он впал в прострацию, а сами все 4 уехали. Оба камердинера, увидев своего барина в крови, не на шутку перепугались, кое-как привели его в чувство, и как раз вовремя, так как надо было принять меры предосторожности на дворе, где была масса крови. Пришлось убить дворовую собаку, чтобы перепутать следы крови, это был четвертый выстрел (собака была убита прислугой в 6 час. утра внутри дома и выброшена в снег), затем надо было вымыться и переодеться, так как Юсупов был весь в крови. Все это было сделано, и белье сожжено, кроме сапог, которые оставались как особенно удобные для ношения (?!). Затем надо было вымыть пол в столовой, и все это надо было закончить за ночь. Точно не помню, когда появился городовой, прибежавший на выстрелы с набережной Мойки, но ему был дан совет молчать, так как, мол, господа баловались на попойке и Дмитрий Павлович убил шутя собаку.

Место для погребения тела было выбрано накануне Юсуповым и Сухотиным, именно – на Петровском мосту. Словом, все подробности убийства были взвешены кроме возможности, что цианистый калий не подействует, что я объясняю просто, часто обращаясь в былое время с этим ядом для насекомых. Раствор был слишком слаб и, конечно, произвел бы свое действие, но позже. Что удивительно, это что тот раствор яда был дан большой старой собаке, которая тотчас же околела, проглотив его.

Сознаюсь, что даже писать все это тяжело, так как напоминает роман Ponson de Terrail или средневековое убийство в Италии!!» (Великий князь Николай Михайлович. Записки. / Гибель монархии. История России и Дома Романовых в мемуарах современников. XVII–XX вв. М., 2000. С. 67–70)

Вдовствующая императрица Мария Федоровна 19 декабря 1916 г. записала в дневнике: «В первой половине дня приехала Ксения, говорили только об этой невероятной истории. Все радуются и превозносят Феликса до небес за его доблестный подвиг во имя Родины. Я же нахожу ужасным, как все это было сделано. Обвиняют сейчас Феликса и Дм[итрия]. Но я не верю ни одному слову. Состояние неприятное. Почва уходит из-под ног…» (Дневники императрицы Марии Федоровны (1914–1920, 1923 годы). М., 2005. С. 163–164)