При этом он делал движения руками, как дети, играющие в куличики.

После шестидневной войны 1967 года, которая закончилась полной победой Израиля, в политбюро решили разорвать отношения с еврейским государством. Арабские страны приветствовали это решение. Тем более что они стали получать советское оружие в удвоенном количестве. Казалось, что Советский Союз приобрел себе на Арабском Востоке друзей на вечные времена.

Но вскоре выяснилось, что Советский Союз не в состоянии играть ключевую роль на Ближнем Востоке, потому что не имеет отношений с Израилем. Роль всем нужного посредника досталась Соединенным Штатам. Кончилось это тем, что Египет, крупнейшее арабское государство, выслал советских военных советников, повернулся лицом к Соединенным Штатам и с их помощью заключил мир с Израилем.

В Москве понимали, что сами поставили себя в неудобное положение. По словам Черняева, в 1973 году президент Сирии Хафез Асад за четыре дня до начала войны оповестил советское руководство: он ударит по Израилю, они с «братом Садатом» все обсудили и согласовали.

Брежнев ответил президенту Асаду, что тот идет на очень рискованный шаг и последствия могут быть иные, чем ожидают в Сирии. Тогда Асад распорядился отстранить советских военных специалистов, чтобы они не мешали. Для Сирии октябрьская война вновь закончилась неудачно. От полного разгрома ее спасло советское вмешательство. После октябрьской войны Брежнев сказал Громыко:

— Будем участвовать в переговорах, и надо гарантировать границы Израиля. И в свое время установим дипломатические отношения с Израилем.

Министр заметил:

— Арабы обидятся. Шум будет.

Брежнев выругался:

— Пошли они к е… матери! Мы сколько лет им предлагали разумный путь. Нет, они хотели повоевать. Пожалуйста: мы дали им технику, новейшую — какой во Вьетнаме не было. Они имели двойное превосходство в танках и авиации, тройное — в артиллерии, а в противовоздушных и противотанковых средствах — абсолютное превосходство. И что? Их опять раздолбали. И опять они драпали. И опять вопили, чтобы мы их спасли. Садат меня дважды среди ночи к телефону поднимал. Требовал, чтобы я послал десант. Мы за них воевать не будем. И затевать мировую войну из-за них тем более не собираюсь…

Но политбюро не решилось столь радикально поменять ближневосточную политику, хотя арабские братья ни в грош не ставили советских политиков.

Вместе с тем не следует переоценивать способность самого Брежнева анализировать то, что происходило за границами Советского Союза. Анатолий Добрынин вспоминал беседу с ним один на один, очень откровенную, осенью 1976 года, когда в США была в разгаре предвыборная кампания.

Брежнев искренне удивлялся, почему Джеральд Форд не сделал знаменем своей кампании «борьбу за мир», что повело бы за ним «всех честных американцев». Добрынин пытался объяснить ему настроения американцев, но успеха не имел. Брежнев оставался в плену идеологических догм.

Леонид Ильич хотел улучшения отношений с Америкой, завидовал ее успехам, но пребывал в уверенности, что рано или поздно социализм победит в соревновании с капитализмом.

Внешнеполитические успехи не заменяли Брежневу тех удовольствий, которые он мог получить только дома. Генеральских погон Брежневу уже было мало. Он мечтал стать маршалом. Как бы между прочим говорил членам политбюро:

— Военные меня уговаривают дать согласие на присвоение звания маршала.

А Гречко не желал делать Брежнева маршалом. Ему, профессиональному военному, знающему цену каждой звездочке на погонах, было обидно, что гражданский человек ни с того, ни с сего станет маршалом Советского Союза.

Маршал Виктор Георгиевич Куликов, который был тогда начальником Генерального штаба, рассказывал мне, как его вызвал Гречко:

— Давай, придумаем для него что-то особенное — звезду, но поменьше, не как у маршала, и погоны специальные. Ты нарисуй и посоветуйся со Шкадовым (начальником главного управления кадров), но больше ни с кем.

Нарисовали погон, как у генерала армии, Гречко что-то зачеркнул, потом взял линейку, померил звезду на своем погоне и стал уменьшать звезду на рисунке…

— Брежнев мог узнать об этом? — спросил я Куликова.

— Конечно узнал.

Но споры с министром обороны решились сами с собой.

26 апреля 1976 года Гречко внезапно скончался.

Он был один на своей даче. Каждый понедельник, в день физической подготовки, охранники из Девятого управления КГБ приезжали к нему на дачу в половине седьмого. Маршал завтракал, в семь часов садился в машину и ехал в ЦСКА заниматься спортом.

В тот день охранники прождали его около часа. Он так и не вышел. Поднялись к нему на второй этаж, а он уже был мертв: обширный инфаркт. Он сидел в кресле, на полу валялись газеты, рука на столе. Не дотянулся до кнопки, чтобы подать сигнал тревоги…

Нового министра обороны подбирали в отделе административных органов ЦК, который ведал вооруженными силами.

По словам Василия Другова, рассматривались две кандидатуры — маршал Иван Игнатьевич Якубовский, главнокомандующий объединенными вооруженными силами государств — участников Варшавского договора, и генерал армии Виктор Георгиевич Куликов, начальник Генерального штаба. Предпочтение отдавалось Куликову — молодому, талантливому генералу.

Другова нашел Якубовский:

— Кто будет министром?

— Откуда я знаю?

— Зачем обманываешь? Все на месте, а Куликова нет. Мы доподлинно знаем, что Куликов сейчас встречается с генеральным секретарем. Он и будет министром.

Появился Куликов — и тоже к Другову:

— Кто будет министром?

— А мы считали, что вы. Вы же сейчас встречались с Брежневым.

— Встречались, но по другому вопросу. А о министре он мне ничего не сказал.

Заведующий отделом Николай Иванович Савинкин устроил совещание в узком составе:

— Давайте предлагать кандидатуру. Сейчас начнут звонить сверху, спрашивать.

Не успел договорить, позвонил Брежнев:

— Кого ставить министром?

— Если из действующих военачальников, то есть начальник Генштаба Куликов, перспективный и молодой еще, — отвечал Савинкин. — И Якубовский, командующий войсками Варшавского договора.

— Давайте ставить Устинова. Вы согласны? — спросил генеральный секретарь.

Савинкин был слишком опытным человеком, чтобы промедлить с правильным ответом…

Брежнев и Устинов сблизились еще в ту пору, когда Леонид Ильич как секретарь ЦК занимался военной техникой и космосом. Устинов был заводным и веселым человеком, отличался таким жизнелюбием, что его трудно было выбить из колеи. Он часто бывал у Брежнева дома и на даче.

Нового министра утвердили на следующий день после смерти Гречко, 27 апреля 1976 года.