— Ваш кеб ждет…

Хэнк протянул ему доллар и строго сказал:

— Скажите мистеру Смиту и мистеру Волленски, что в чистильной машине сломалось реле времени. Это опасно, клиенту может отрезать ногу.

Швейцар недоумевающе переспросил:

— Мистеру Смиту? Волленски? Но они уже умерли… Ресторан сохранил только их имена…

Он распахнул дверь желтого таксомотора, дожидаясь, пока Хэнк усядется.

— А от нас и имени не останется, — пообещал серьезно Хэнк, захлопнул дверцу и велел таксисту ехать в Форт-Ли, Нью-Джерси.

Таксист пересек поперек Манхэттен и выскочил на Вест-Сайд. К ночи немного стихло движение, людей на улице было почти не видно, и только бешено бушевали полночные яркие огни реклам, которые светились в этом безлюдье друг для друга.

Слева за парапетом мерцала стылая вода Хадсона, такси перегнало неспешно шлепающий по реке нарядный пароходик, оттуда доносилась музыка, но скоро он исчез где-то сзади — как будто утонул.

Они ехали на север, где сиреневым светящимся двугорбым верблюдом залег над рекой мост Джорджа Вашингтона. Такси со свистом промчало подъездные спирали и вылетело на пустынный верхний пролет моста. Хэнк сонно думал о том, что скоро судьба приведет его сюда снова, на этот громадный воздушный мост, бессмысленную неодушевленную тысячетонную железяку, великий и вечный символ Америки. За шестьдесят лет проехали по мосту неисчислимые миллионы людей, а он, Хэнк, будет последним.

Десант, побритый, умытый, в белой рубахе, весь из себя смирный и благостный, лежал под сравнительно чистой простыней в тюремной больнице, куда мы перевели его для надежности. И прикидывался дураком. Содержательной беседы у нас не получалось. Сейчас он был совсем не похож на ту бандитскую образину, которая щерилась на меня из-за стойки бара в клубе «Евразия».

— Слушай, Акулов, ты зачем убил гражданина Мамию? — спрашивал я.

Десант, пошевеливая подбородком размером с окаменевший валенок, невозмутимо отвечал:

— А я его не убивал… Я до него пальцем не дотрагивался…

— А что ты делал у него в номере?

— А я у него, считай, гражданин начальник, в номере не был…

— Да-а? Поясни!

— Заглянул я в номер. Вижу, лежит этот обормот на полу в крови… Черт с ним, думаю, решил уйти. А тут ваши набросились. Я испугался и побежал…

— Понятно. А зачем ты к нему пришел?

— Зачем? — задумался Десант. — Как зачем? А долг карточный?

— А где же он тебе проиграл деньги?

— Да на катране…

— А где?

— Не помню… Пьяный был. Плохо помню.

— А про долг запомнил?

— Ну кто же про деньги забудет? — очень натурально удивился Десант. — Конечно, запомнил. Деньги — штука серьезная. Это тебе не жизнь, с ними людишки трудно расстаются…

— Возможно, — согласился я, поразившись глубине его философских воззрений.

— Ты вместе с Лембитом пришел за деньгами?

— Не знаю я никакого Лембита, — уверенно отрезал Десант. — Ходил там какой-то человек… но кто такой — не знаю, впервые видел. Может, просто гулял по коридору, для моциону, так сказать.

— Значит, ты в номер, считай, не заходил? — передразнил я.

— Нет, не заходил. Из-прихожей глянул, увидел, что тот в крови, и сразу побежал…

— Ага, понятно — робкий ты очень паренек! А как быть с твоими пальцевыми отпечатками на ноже, который ты воткнул в Мамочку? И на рукоятке деревянного — мы ее за креслом нашли — тоже твои пальчики. Как быть с этим?

Десант подумал и сказал:

— Ответить на этот вопрос я не могу. Может быть, вы сами туда их нанесли? Не знаю. Это же не при мне было…

— Все понятно, — кивнул я. — Мы с тобой можем здесь препираться от сегодня до завтра — я на твое раскаяние не очень надеюсь. Но на этот раз мы тебе вмажем — как пить дать — умышленное убийство.

— Да какое убийство? Какое там умышленное? Знать я его не знаю! Деньги хотел получить, а его кто-то до меня угрохал! Видимо, он, змей этакий, многим задолжал. Вот его кто-то до меня и приколол…

— Но у нас есть показания самого Мамочки. Ты его ведь не угрохал до конца — джангировское задание, можно сказать, сорвал…

Десант мрачно молчал.

— Вот Мамочка и утверждает, что ты пришел, чтобы разобраться с ним за Бастаняна…

— Ничего я не знаю, — сказал Десант. — Ни про какого Бастаняна не слышал…

Тут впервые за все время нашей нудной и бессмысленной говорильни Десант занервничал. Я предложил ему:

— Ты подумай, не спеши отказываться от знакомства с Бастаняном… Это, пожалуй, для тебя единственный шанс хоть как-то отмазаться. Хорошая, сам подумай, версия. Пришел, мол, высвобождать захваченного Мамочкой заложника, знакомого старого — Бастаняна. А Мамочка на тебя набросился, тут ты его и укокошил. Это для суда убедительная версия, — доброжелательно советовал я Десанту.

Подумав, он согласился:

— Хорошая. Но все-таки я Бастаняна никакого не знаю. И не знаю, что он был заложником.

— Ну и хорошо, — кивнул я. — Чем меньше знаешь, тем лучше. Это тебе Джангиров наверняка объяснил. Он все-таки бывший генерал, понимает в наших делах. Объяснял и приговаривал: больше будешь знать — скорее состаришься, быстрее состаришься — скорее умрешь…

— Гы-гы! — развеселился Десант, взмахнул своим каменным валенком. — Да я как бы не собираюсь помирать…

— Это-то я знаю, — заверил я. — Но вопрос этот теперь зависит не от тебя, а от суда. Ты что предпочитаешь — смертную казнь или пожизненное на «пятаке»?

Десант тяжело задумался, потом смиренно молвил:

— Надеюсь, ни того, ни другого не будет мне. Невинный я человек. Никого я не убивал, никого в заложниках не держал и про Бастаняна ничего не знаю…

Занятно — как уверенно и спокойно чувствуют себя в наше время душегубы.

Они все трудятся не от себя, а под чьей-то могущественной «крышей» и до последнего момента верят, что «крыша» их не протечет, укроет, защитит, что она сильнее государства и больше закона.

Конечно, у Десанта положение было сейчас гораздо хуже, чем у Мамочки на допросе. Взяли его на месте преступления, есть показания горничной, есть показания смертельно раненного им субъекта, есть отпечатки на орудии убийства.

Но и прикрывали Десанта не денежные связишки Нарика, а могущественные возможности и огромные завязки Джангирова. Я не сомневался, что до суда Джангиров ничего не сможет и не станет предпринимать. Тут никакой прокурор Бестыжев не поможет. А все усилия Джангир сосредоточит в суде — сначала добьются минимального наказания, а все блатные махинации осуществят уже в тюрьме и в колонии. Десант — ветеран Афгана, смастерят они ему инвалидность, подкатят под ближайшую амнистию — через год будет дома.