– Получил, – Люк прервал разговор, чтобы связаться с диспетчером и получить разрешение на вылет. Выруливая на взлетную полосу, он бросил взгляд на Джейка, который уже побледнел, глаза его стали стеклянными, а запястья побелели. – А еще получил для тебя очередное задание.

– Ну, вот это хорошо. Прекрасно! – в целях самосохранения Джейк закрыл глаза, когда самолет оторвался от земли. Много-много раз говорил он Люку о том, что ненавидит летать, что всегда ненавидел и никогда не перестанет ненавидеть это занятие. Он не сомневался, что именно по этой причине Люк заталкивал его в кабину самолета как минимум раз в неделю.

– Сделка с Уайаттом потребует кое-какого творчества по части клеветы, – пока самолет набирал высоту, Люк чувствовал, как его покидает напряжение. Он обожал летать. Всегда обожал и никогда не перестанет обожать. – Это как раз по твоей части.

– Клеветать, – Джейк настороженно приоткрыл один глаз. – А причем тут я?

– Ему нужны поддельные фотографии, бумаги, деловая переписка – все, что может скомпрометировать Кертиса Ганнера. Документы о нарушении им закона, этики и морали – такие, которые помогают проиграть на выборах и разбивают семьи, ломают людям жизнь.

– Черт возьми, Люк, но мы ведь ничего против этого Ганнера не имеем, так ведь? Я знаю, тебе пришлось плясать с самим дьяволом, чтобы купить время, которое тебе нужно, чтобы разделаться с Уайаттом. Но такая чертовщина, кажется, не совсем законна.

Выровняв машину в воздухе, Люк извлек сигару.

– Жизнь – подлая штука, Файнстайн, если ты успел заметить. Ты выполнишь это задание и выполнишь на уровне – с одной только маленькой поправкой.

Джейк вздрогнул.

– Я сказал, что участвую в сделке, значит, участвую. Ты получишь это добро – и оно будет таким горячим, что им можно будет спалить все вокруг.

– Я надеюсь.

– А в чем же поправка?

Люк зажал сигарету между зубами и улыбнулся.

– Сделаешь это не с Ганнером, а с Уайаттом.

– С Уайаттом? Но ты сказал…

Бледное лицо Джейка прояснилось. Он мечтательно улыбнулся. Валиум начинал действовать. – А, теперь я понял. Двойная игра.

– Бог ты мой, как быстро ты стал все усваивать, Файнстайн.

Джейк улыбнулся еще шире. Люк тем временем накренил самолет и взял курс домой.

Комната, в которой когда-то спали Лили и Макс, была полностью оборудована для ухода за больным с тяжелым поражением мозга. Роксана, призвав на помощь медиков и дизайнера, сделала так, чтобы условия, в которых находился ее отец, были безопасными и удобными и ничем не напоминали больничную палату.

Всевозможные приборы и медикаменты были необходимы здесь, но столь же необходимы, по ее мнению, были яркие цвета и мягкие ткани, которые всегда любил Макс. Три сиделки сменяли друг друга через каждые восемь часов. Регулярно являлись физиотерапевты и врач-консультант. Но в комнате всегда были свежие цветы, взбитые подушки и большая подборка из произведений любимой Максом классической музыки.

Специальный замок был врезан в дверь, ведущую на террасу, чтобы Макс не смог выйти туда один. Роксана сухо отвергла совет одного из врачей сделать решетки на окнах, и вместо этого распорядилась повесить новые кружевные занавески.

Ее отец был пленником своего недуга, но она не хотела, чтобы он становился пленником в своем собственном доме.

Входя в комнату, она с радостью увидела лучи солнца, которые пробивались сквозь занавески, услышала тихие звуки Шопена. Сердце уже не разрывалось, когда отец не узнавал ее. Она привыкла к мысли о том, что будут хорошие дни, равно как и плохие. А сейчас, увидев, как отец сидит за письменным столом и терпеливо перебирает руками паролоновые шарики, у нее несколько полегчало на душе.

Сегодня он был в хорошем настроении.

– Доброе утро, мисс Нувель, – сказала сиделка, которая сидела у окна и читала. Она отложила в сторону книгу и улыбнулась. – Мистер Нувель решил позаниматься перед процедурами.

– Спасибо, миссис Флек. Если хотите, можете отдохнуть десять – пятнадцать минут. Леклерк только что сварил кофе.

– Пожалуй мне следует его выпить.

Миссис Флек работала сиделкой уже двадцать лет. У нее были добрые глаза. Не столько опыт, сколько глаза побудили Роксану нанять ее. Оторвав свое грузное тело от кресла и слегка коснувшись руки Роксаны, она вышла из комнаты.

– Здравствуй, папа, – Роксана подошла к столу и поцеловала отца в щеку. Щека была настолько впалой, что Роксана зачастую удивлялась, как хрупкая кожа выдерживает давление кости. – Хороший день сегодня. Ты выглядывал в окошко? Все леклерковские цветы распустились, а еще Мышка починил фонтан во дворе. Может быть, попозже посидишь, послушаешь, как он бьет.

– Мне надо заниматься.

– Знаю. – Она стояла, положив легкую руку ему на плечо, и смотрела на то, как его скрюченные пальцы перебирают шарики. Когда-то он мог, щелкнув пальцами, извлечь огонь, но сейчас лучше об этом не вспоминать. – Представление прошло хорошо. Финал особенно. Оскар оказался довольно-таки плохим артистом, к тому же он такой враль, что Лили уже не обращает на него внимания.

Она говорила, не ожидая никакого ответа. Это был один из тех редких дней, когда Макс мог прервать какое бы то ни было из своих занятий, чтобы посмотреть на нее, и уж тем более завязать настоящую беседу.

– Мы ходили с Натом в зоопарк. Он был в восторге. Из террариума его невозможно было вытащить. Он так быстро растет, папа. Иногда я смотрю на него и не верю, что это мой ребенок. У тебя были такие чувства, когда я была маленькая? Ты никогда не смотрел на меня с изумлением и не думал, как этот человек мог произойти от тебя?

Один из шариков соскользнул на пол. Роксана наклонилась, чтобы поднять его. Ее глаза поравнялись с глазами Макса, когда она отдавала ему шарик.

Взгляд Макса убежал от ее взгляда, словно паук, который ищет угол, чтобы сплести паутину. Она, однако, была терпелива и ждала, когда он опять посмотрит на нее.

– Ты все время волновался? – мягко спросила она. – И подсознательно, и во всей повседневной жизни? И ты всегда боялся, что сделаешь что-нибудь не то, скажешь не то, выберешь не то? Все время в напряжении, да? Иметь ребенка – это так прекрасно и так страшно.

Макс медленно расплылся в улыбке. Для Роксаны это было все равно что восход солнца в пустыне.

– Ты очень красивая, – произнес он, погладив ее по голове. – Мне сейчас надо заниматься. Ты придешь на мое представление, где я буду распиливать женщину надвое?

– Да, – она наблюдала за тем как он перебирал пальцами шарики. – Это будет прекрасно, – она сделала паузу. – Папа, а ты знаешь. Люк вернулся.

Он продолжал работать с шариками, улыбка исчезла, и он сосредоточенно нахмурился.