Так что ходить в «Солнечный свет» я перестал. Но дома меня больше не ждала Самиха, и я скучал по ночным клубам, так что я стал ходить в другие места. Я столкнулся с Генералом как-то ночью в «Сумерках». Нам выделили один из приватных столиков. Клуб «Сумерки» был жутким местом; отделка была поистине зловещей, туалеты всегда издавали странные звуки, а глаза вышибал всегда были полны злобы. Инспектор Генерал был очень любезен и дружелюбен со своим более молодым коллегой. Однако он застал меня врасплох, когда начал говорить о том, какой хороший и порядочный парень этот Сами из Сюрмене.

– Если бы ты знал его лично, если бы был знаком с его семьей и знал, что он хочет сделать для Бейоглу и всей страны, ты бы не верил всей лжи, что люди о нем болтают; ты бы никогда не стал думать о нем плохо, – сказал Генерал.

– Я ничего не имею против господина Сами, – сказал я.

У меня было ощущение, что сказанное мной каким-то образом дойдет до Сельвихан. Я опрокинул несколько стаканов. Почему Самиха утратила веру в нашу семью? Получила ли она посланное с Мевлютом сообщение вернуться домой?

– Человек не должен раскрывать свои истинные цели в жизни, – сказал Генерал. – НЕ ЛЕЗЬ В ЭТИ СВАРЫ НОЧНЫХ КЛУБОВ И БАНД, НЕ ПРИНИМАЙ УЧАСТИЯ НИ В КАКИХ НАБЕГАХ.

Почему-то в этот момент я подумал о том, что Мевлют никогда ни во что не вмешивается.

Неожиданно я понял, что Генерал исчез. Разве мы не спорили только что о том, почему «Фенербахче» не выиграет Лигу чемпионов в этом году? Ночью всегда наступает момент, когда клуб пустеет и только где-то в глубине играет музыка из кассетника. В этом городе с десятью миллионами душ вы ощущаете себя одним из тех избранных, кто все еще не спит, наслаждаясь своим одиночеством. Выйдя, вы сталкиваетесь с таким же, как и вы, полуночником и думаете, надо бы еще поговорить, слишком много есть что сказать. Эй, друг, огоньку не найдется? Вот, возьми сигарету. Не куришь «Самсун»? Я не люблю американские сигареты, от них кашляешь и рак бывает. Дальше сами знаете, я брожу по пустынному городу с этим человеком, думая о том, что если увижу его снова на следующий день, то, наверно, даже не узнаю. К утру тротуары перед всеми лавками, кафе и столовыми покрыты бутылками и прочим мусором, и лавочники, которым приходится все это убирать, проклинают ночных гуляк. Смотрите, все, что мне надо, – это настоящий разговор, друг, с которым я могу быть честен, кто-то, с кем я могу говорить почти обо всем. Ничего, если я поговорю с тобой? Я пахал всю свою жизнь, но единственное, чего я не делал, – это не проявлял достаточно внимания к тому, что происходит дома. Что? Я сказал, ДОМА. Это важно. Нет, дай мне договорить… Ты прав, друг мой, но мы не найдем заведения, в котором дают выпивку в такой час. Нет, они все уже закрыты, но это ничего, давай пройдемся, кто я такой, чтобы разочаровывать тебя. Город красивее всего ночью; знаешь, люди ночью всегда говорят правду. Что? Не бойся, собаки не кусаются. Ты из Стамбула? Ты сейчас сказал – Сельвихан? Нет, никогда не слышал о нем; это, наверно, последний клуб с турецкими песнями, не закрытый до утренней молитвы: давай зайдем, если хочешь, можем спеть какую-нибудь старую песню. Все равно, откуда ты? О нет, даже это место закрыто. Вся моя жизнь прошла на этих улицах. Даже в Джихангире в такой час негде выпить. Скоро разгонят все эти бордели и трансвеститов. Нет, и тут тоже закрыто. Этот парень иногда кидает на вас довольно неприятные взгляды; если бы мои друзья видели нас, они бы сказали: Ферхат, где ты находишь таких людей? Прости за вопрос, но ты женат? Не пойми меня неправильно… Каждый имеет право на частную жизнь… Ты сказал, ты с черноморского побережья, у тебя есть катер? Когда наступает определенное время ночи, каждый начинает свои фразы с «Прости меня» и «Не пойми меня неправильно». Но почему бы просто не перестать говорить вещи, которые могут быть неправильно поняты? Почему ты куришь американские сигареты вместо нашего чудесного «Самсуна»? Ну ладно, мы пришли, моя лачуга на втором этаже. Моя жена ушла от меня. Я собираюсь спать на тахте, пока она не вернется домой. Кстати, у меня в холодильнике есть немного ракы, давай еще по стаканчику – и баиньки, мне надо рано вставать, чтобы встретиться с одними старыми счетоводами и прочитать все о твоем прошлом. Не пойми меня неправильно, в общем-то, я счастлив. Я пробыл в этом городе всю свою жизнь и все еще не могу его оставить.

Теперь, когда Мевлют зарабатывал достаточно, чтобы легко прожить до конца месяца, он начал выходить из дому ночью намного позже, чем прежде, – после окончания вечерних новостей – и приходил домой до одиннадцати. Он зарабатывал инспектором счетчиков столько, что впервые за двадцать пять лет жизнь не казалась непрерывной борьбой за существование. Число постоянных покупателей, которым он доставлял бузу два или три раза в неделю, тоже сократилось. Если Мевлют возвращался домой до того, как дочери лягут спать, он еще немного смотрел с ними телевизор.

Ферхат, перед которым Мевлют отчитывался за каждую лиру, однажды спросил:

– Мевлют, что бы ты сделал, если бы выиграл в лотерею?

– Я бы просто сидел дома с дочерьми и смотрел телевизор, и больше ничего! – ответил Мевлют, улыбнувшись.

Ферхат глянул на него удивленно, как будто говоря: «Какой же ты наивный!» Так же на Мевлюта смотрели всю жизнь всякие аферисты, мошенники и люди, которые считали себя умнее его. Но Ферхат никогда не был одним из них; он всегда понимал Мевлюта. Мевлюту было больно видеть снисходительный взгляд Ферхата после того, как тот столько лет уважал Мевлюта за честность.

Иногда, уходя продавать бузу в дальних районах, Мевлют думал, что Ферхат, должно быть, согласен с теми, кто считает, что есть что-то «не очень правильное» в Мевлюте, потому что он все еще занимается бузой. Может быть, и Самиха так думает. Но в конце концов, она же ушла от Ферхата. От Мевлюта женщины не уходили.

Вернувшись как-то ноябрьской ночью домой, он обнаружил стоявшую у дома полицейскую машину, и его мысли сразу обратились к Ферхату. Ему не пришло в голову, что полиция может приехать за ним. Когда он вошел в здание и увидел стоявшего на ступенях офицера и ужас на лицах Фатьмы и Февзие, его первой реакцией была мысль, что полиция не его ищет, что это все должно быть связано с какой-то схемой Ферхата.

Мевлюта попросили проехать в полицейский участок.

– Нам сейчас просто нужно получить показания вашего отца, – объяснял офицер перепуганным девочкам.

Но Мевлют знал, что для полиции, касалось ли дело наркотиков, политики или обычного убийства, такие заверения были просто обманом. Иногда люди, которых уводили на допрос, не возвращались домой годами. Полицейский участок был всего в пяти минутах от его дома; им не было нужды посылать машину, если они всего лишь хотели отвести его туда для показаний.

Пока полицейская машина ехала по ночному городу, Мевлют повторял себе снова и снова, что он невиновен. А вот Ферхат мог преступить закон. Мевлют был связан с ним. Возможно, это значило, что он был виновен – по крайней мере, в своих намерениях. Чувство раскаяния окатило его, как волна тошноты.