от зайця ушол, я от волка ушол и от тебя, лиса, уйду». — «Не уходи, сядь ко мни на ушко, спой песенку». Ну, колубок и запел опеть: «Я колубок, на сметанки мешон, против пецьки печён, на окошецьки стужон; я от деда ушол, я от бабы ушол, я от зайця ушол, я от волка ушол и от тебя, лиса, уйду». — «Не уходи, сядь ко мни на язычёк». Ну, колубоцек сел на языцёк. Ну, и запел опеть: «Я колубок, на сметанки мешон, против пецьки печён и т. д. от тебя, лиса, уйду». Ну лиса схамнула его.

134

Пантелей[88]

Пинтилей валыглаз (а повидай, што значит), ну, он жил, вдвоэм оны жили с матерью. Скаже: «Мати, пойду в лес дров рубить» (он так матерь зовёт). И пошол; шол, шол, дошол до гумна, там мужик молотил, так овин цистит. Он говорит: «Бог помочь! Дай тиби господи напёрскамы мерить, малёнкамы дамой носить». Мужик вышел за ворота, да яго бил, бил, бил, ну он дамой пошол со слезамы к матери. «Мати! скаже, мене били». — «За што тебе били?» — «А я пришел в гумно, мужик овин цистит, сказал: "Дай тиби господи напёрскамы мерить, а малёнкамы домой носить"». — «Ой ты шальний, ты сказал бы: "Дай тиби, господи, малёнкамы мерить, а мешкамы домой носить"». — «А, мати, я же и пойду». Снова в лес, вишь, походит. Ну, да опеть и пошол. Попадаэтця мужик, едет с дровамы. Он мужику говорит: «Дай тиби господи малёнкамы мерить, а мешкамы домой носить». Ну, мужик опеть его выбил, ну, опеть и пошол к матери со слезамы. «Мати! Мене били». — «За што тебе били?» — «А я сказал мужику, который с дровамы едя: "Дай тиби господи малёнкамы мерить, а мешкамы домой носить"». — «Ой ты шальний, ты бы сказал: "Дай тиби господи возамы водить, дома костром клась"». — «А мати, я жа пойду». Попадаэтця ему — покойника вязуть, он говорит: «Дай вам господи возамы возить, а дома костром клась». Яго опеть и выбили. Ён и пошол опеть к матери со слезамы. Мать ему говорит: «Ой ты шальний, ты бы сказал: "Упокой, господи, помени, господи"». Ён и пошол опеть. Попадаэтця ему свадьба встрету. Он и рыцит: «Упокой, господи, помени, господи». Ну, яго опеть и выбили. Он и пошол к матери со слезамы. Пришол, сказке: «Мати, мене били». — «За што тебе били?» — «Я сказал, што упокой, господи, помени, господи». — «Ой ты шальний, ты бы рьщял: "Што князю молодому, кнеины молодой". Ну, ладно, не знаэшь говорить, так жыви дома» — мать-то скаже. Ну, ночевал дома, ночь проспал, утром выстал, матери и говорит: «Мати, сходи, выпроси какую-нибидь лошадёнку, худая или хорошая, худая так...» Мать сходила и выпросила. «Мати, выпрось-ко мни какоэ-нибудь топорёнко». Ну, и отправила в лес, поехал за дровамы, и съехал в лес. Ехал, ехал, увидел деревину толстую. На деревины сук толстый, он и выстал на деревину, сел на сук, на котором суку сидит, тот и рубит. Едя тоже мужик по дороги, лежит на дровнях, ему и говорит: «Ой ты шальний Ивашке, на котором суку сидишь, тот и рубишь. Рубишь, рубишь, да отрубишь, на зень и падешь с суком». Он отвецяэт: «Ну, натущаэшь (наговоришь), што я паду, я достану тебе и у тебя голову и отсеку». Мужик мима проехал, а он отрубил, да на зень с суком и пал, да скопил, ну, мужика догонить, а мужик ляжит на дровнях. Он догнал и топором голову отсек. Ну, да кинул на свои дровни, на дровни на свои кинул, да повёз домой, не нужно и дрова. Домой приехал, сам говорит: «Мати, я у суседа голову отсек». — «Ой ты шальний, — мать скаже, — а гди голова?» — «Голову в ызбу и принес». Мать взяла да снесла в подпол, на завалины клала. Ну а там робята у суседа вопят ( по деревеньски, пусь уж: вопят), бегають, вопят: «Хто буде у нашего батюшка голову отсек?» Он скаже: «Робята, робята, а я!» Робята побежали к начальсву, взяли там старосту да старшину да привели туды к им. «Ну, Ивашке, скажу, ты голову у суседа отсек?» Он говорит, што я, не отпераэтця, а у матери на тую пору прилажена свинья палёна. Нацяльсво-то и говорит: «Поди же принеси голову». Ён в подпол сбегал да... у матери голова убрана и на то место положена свинья палёная с рогамы, а он за рога-то хватил в подполи да в ызбу и несёт. «Робята, робята, были ли у вашего батюшка рожка?» Ну, староста да... видя, што тут дело... у матери сделано, ему и говорят: «Ты как инный раз, што хошь сделаашь, матери не сказывай, нам сказывай». Ну, он и говорит: «Ну, ладно». Ну на инный день пошол в лес опеть. Попалось ему там золота много, денег. Он взял, наклал этого золота в порки (в порки, по-деревеньски, подштанники, по-хорошему сказать), в тую соплю и другую, но аща всё не входит. Ну, там не знаю куды остатки маленько обрал, кинул на плецё да понёс домой. Пришол, домой к ступеням да и хрястул о тятиву (боковыя стороны) и сам побежал к начальсву, а порки у ступеней оставил. Прибежал. «Робята, я много денег нашол, пойтя-тко скорея». Ну, он впереди бяжит, оны вслед, а мать той пору слышала, што он о ступени хряснул, или побежал, деньги сбавила и вытрясла с порков, а туды наклала кирпицёв. Оны прибежали, а там уж и денег нету, а он прибежал сам и говорит (у его рубаха да порки были скинуты): «Робята, робята, была два, стала три!» У ей кирпицёв тут в сопли напихано, тут и рубаха лежала, да и в рубаху напихала. Оны прибежали да ему и говорят: «Ну, смотри всегда матери сказывай, а нам больше не сказывай» (омманил их, так...). И больше нету.

135

Вошиная хата[89]

В одном городи там вошь жила в своэй хати. Ну, пришла блоха-попрядуха. «Хто в сём городи живёт, хто в сём Киеви живёт?» Ну, она и отвечаат: «Живёт в сём городи, живёт в сём Киеви вошь-поползуха. Ты хто?» — «Я блоха попрядуха. Пуститя-ко меня». — «Поди». Ну, сицяс приходит клоп-краске. «Хто в сём городи живёт, хто в сём Киеви живёт?» — «Живёт