говорил с нами. Но ты должна была услышать его, Лили. Он просто беспокоится, что тебе не очень хорошо здесь, в Гамбурге, со всеми этими воспоминаниями. Да, он упоминал о возможном пребывании в санатории, но…

– Мне не нужно пребывание в санатории! – На другом конце наступила тишина, и Лили поняла, что резко перебила отца. – Прости. Я не хотела перебивать. Но все это действительно бессмысленно, со мной все в порядке, – заверила она.

Когда Альфред продолжил говорить, его голос внезапно стал мягче:

– Что ж, вся эта ситуация не может для тебя быть простой.

Удивленная, она задумалась.

– Нет, это не так, – призналась она. – Но…

– Видишь? В этом весь Генри. Он просто пытается извлечь из ситуации максимум пользы. Каждая женщина время от времени должна иметь возможность для лечения, Лили, это действительно не повод для мании преследования. – Она почувствовала, как он покачал головой. – Ты действительно кажешься немного взвинченной.

Лили поняла, что своим телефонным звонком она добилась прямо противоположного тому, чего хотела, и прикусила губу.

– Я просто беспокоюсь, что Генри собирается забрать у меня Ханну, – тихо сказала она. – Со стороны может показаться, что все хорошо, но он использует ее как средство давления.

Лили не планировала рассказывать об этом отцу. Но теперь, когда эти слова были произнесены, почувствовала облегчение. На другом конце провода некоторое время было тихо.

– Ты знаешь, как я полюбил Ханну. Неужели ты думаешь, я позволю ему забрать ее у тебя?

– Нет, не это. Вот почему он все это делает. Генри знает, что не может забрать ее у меня, поэтому он хочет, чтобы я…

На этот раз была очередь Альфреда прервать ее:

– Лили, послушай меня внимательно. Совершенно неприлично говорить с тобой о таких вещах, поэтому я скажу тебе это только один раз. Твой муж финансово зависит от меня. Семейным бизнесом управляют его брат и отец. В ближайшие несколько десятилетий у Генри будут деньги только на бумаге. Ты понимаешь, что я пытаюсь тебе сказать? – Лили открыла рот, но отец уже продолжал. – Он никогда не пойдет против моей воли. И пока ты не дашь мне повода сомневаться в твоем душевном состоянии, тебе не нужно беспокоиться о том, что кто-то попытается запереть тебя или отнять у тебя твоего ребенка. Надеюсь, ты сама понимаешь, насколько нелепо это все звучит. Итак, теперь я должен приступить к работе. Хорошего дня. – После этого негодующего потока слов ее отец просто прервал разговор.

Лили уставилась на телефонную трубку. Радостные чувства захлестнули ее. Альфред был на ее стороне! Даже если он не поверил ей, теперь знал о ее страхах, и если Генри действительно осмелится отправить ее в санаторий против ее воли, отец обязательно придет на помощь. Эмма была права: Генри не мог себе позволить ссориться с ее семьей.

«Теперь мне остается только надеяться, что мой отец еще долго будет здоровым и бодрым, – подумала она, когда тоже положила трубку. – Потому что, если останется только Франц, я, вероятно, в конечном итоге окажусь в темном подземелье на хлебе и воде».

Что-то больно ударило его в живот. Франц изумленно оторвал взгляд от газеты. Розвита бросила книгу ему на колени.

– Я хочу, чтобы мы сделали все так, как здесь написано! – Она стояла перед ним и указывала на него. Ее рука едва заметно дрожала, но Розвита выглядела решительно.

Франц медленно поднял книгу и, нахмурившись, прочитал название.

– Супружеский долг? – Он вопросительно посмотрел на жену.

Она кивнула, мрачно глядя на него.

– Все верно. И я имею в виду не сокращенную версию. – Роз-вита сердито фыркнула. – Я хочу, чтобы мы делали это так, как описывает доктор Вайсбродт. И я хочу, чтобы это было каждую ночь. Пока я не забеременею.

Франц задержал дыхание.

– Прости? – Он рассмеялся.

Розвита скрестила руки на груди.

– Я дам тебе год.

Франц медленно опустил газету, которую все еще держал открытой в руках. Что ж, подумал он. Что случилось с моей Розвитой? Ее голос был таким твердым, а лицо таким решительным. Он никогда раньше не видел ее такой. И то, как она с ним разговаривала. Она выглядела так нелепо в своем слишком обтягивающем платье с рюшами. Франц уже собирался вспылить, но вмешалась Розвита.

– Послушай меня! – закричала она, и он действительно вздрогнул. Она закрыла глаза и прижала пальцы к вискам, как будто ей нужно было собраться с мыслями. Когда Розвита продолжила говорить, ее голос был более спокойным, но у нее теперь дрожала нижняя губа. – Ты прав, если я буду звонить об этом говорить на каждом углу, то пострадаю так же, как и ты. Но знаешь, что я подумала? – Она улыбнулась. – Мне это даже не нужно. Мне просто нужно рассказать отцу.

Кровь прилила к лицу Франца. Розвита холодно кивнула.

– Все верно, я вижу, ты понимаешь. Я вчера мимоходом спросил его, сколько у него акций в судоходной компании и «Калькутта Лайн».

Франц весь бурлил от ярости. Ему хотелось встать, влепить ей звонкую пощечину, прижать ее глупое, уродливое лицо к ближайшей стене. Но он этого не сделал.

Он остался неподвижно сидеть. Потому что Розвита была права.

Его ладони онемели. Франц медленно провел кончиками пальцев по своей бороде. Он по-прежнему ничего не говорил в ответ, просто смотрел на жену и пытался собраться с мыслями.

– Один год. Если к тому времени я не забеременею, я пойду к отцу и все ему расскажу. Он не станет доносить на тебя, это повредит всей семье. Но он превратит твою жизнь в ад. Ты обманул не только меня, но и его. Как ты думаешь, что он скажет по этому поводу? – Она скрестила руки на груди и выжидающе посмотрела на него.

Франц издал сдавленный звук.

– Но как ты можешь хотеть остаться моей женой… – спросил он, слишком ошеломленный, чтобы сердиться дальше. Он ожидал чего угодно, только не этого.

Розвита глубоко вздохнула.

– Чего я хочу, Франц, так это ребенка. Мужа, который будет заботиться обо мне. Который будет водить меня на балы и званые обеды, покупать мне новые платья, будет зарабатывать деньги и приходить вечером домой. – Внезапно ее лицо смягчилось. – О разводе не может быть и речи. Я много думала после той ночи. Я хочу остаться твоей женой. Я могу… – Она на мгновение закрыла глаза, и казалось, что то, что она собиралась сказать, причиняет ей физическую боль. Ее голос был таким тихим, что он едва мог его расслышать. – Я могу принять то, кто ты есть. Пока ты это держишь