что я буду делать?! Ведь меня тогда свои же сельчане заклюют... Ох, горе мне, бедной сироте!

— Да полно, чего скулишь раньше времени?! — нетерпеливо произнес Игнат.—Ты мне лучше скажи, почему Ивана нет до сих пор.

— А пес его знает! —сердито огрызнулась Катрынка.— Вот тоже человека нашел, Ивана этого самого. Нешто можно ему верить?

— Да я и не больно ему верю, хоша, правду сказать, чрез него мы не раз «политическую»[35] ловили; вот и теперь он обещал мне показать, где-то тут неподалеку в пустом колодце тюки с книгами запрятаны, да не идет что-то, задави его нечистая сила!

В эту минуту в припертую ставень кто-то тихо стукнул.

— Это, должно, он,— шепнул Игнат,— поди, приведи его.

Катрынка покорно встала и вышла из комнаты. Через минуту она вернулась, ведя за собой худощавого парня лет семнадцати, с болезненным лицом и трясущимися руками.

Увидя Игната, важно сидевшего за столом, парень подобострастно поклонился.

— Ну, что? — начальственным тоном спросил Игнат.— Как дела?

— Дела слава богу,— скромно потупя глаза, отвечал парень, — теперь все вызнал, все доподлинно!

— Будто? — недоверчиво прищурился Игнат,— Ну, выкладывай.

Парень переступил с ноги на ногу. Переложил из правой руки в левую свою шапку и заговорил глухим голосом, тоном, которым тупые ученики говорят затверженный урок.

— Третьего дня, из Румынии, два тюка «политической» привезли... ну, вот... привезли и сложили ее пока до времени в сухой колодезь, — знаешь, тот, что у низу, у разваленной сторожки?

— Ну, знаю, дальше.

— Ну, вот, привезли, а сегодня ночью за ней придут, вынут и повезут в город, а ежели не сегодня, то завтра... ну, вот...

— Кто ж привез-то и кто за ней придет?

— Привез-то ее Мафтей да Сергиу, знаешь, солдатки Варвары сын, да еще третий, с Румынии, румын, кто такой, не знаю, должно, драбант, потому так думаю, что привезли на ихней пограничной лодке, а придет за ней (...) племянник Иоселя, Аврумка; он и в город повезет.

— Ну? — радостно воскликнул Игнат.— Вот славно бы было, кабы его (...) сцапать; тогда и Зальцман у меня не отвертелся бы! Дарно он мне глаза мозолит, первый мошенник и контрабандир во всем околотке!.. Да ты, может быть, все врешь? — сомневающимся тоном перебил сам себя Игнат и недоверчиво заглянул в глаза Ивана. Тот спокойно выдержал на себе его взгляд и слабо ухмыльнулся.

— Зачем мне врать? Я доподлинно знаю. Я и в колодезь лазил, своими глазами тюки видел, в австрийской клеенке зашиты!.. Хочешь, сходим сейчас, тут недалече, можешь шестом пощупать.

— А что ж? Это дело! — согласился Игнат.— Теперь всего десять часов вечера, посмотрю и на пост: ежели доподлинно тюки есть, пять раз успею секрет заложить! Аврумка раньше полночки, наверно, не приедет.

— Пока в корчме народ, он, разумеется, не тронется,— авторитетно подтвердил Иван.

— Послушай, Игнат, — вполголоса заговорила Катрынка, подходя к солдату и кладя на его могучие плечи свои полные красивые руки.

— Знаю, вперед знаю, что ты скажешь! — перебил ее Игнат. — Только напрасно не трепи язык. До сих пор один ходил, а теперь и подавно. Пусть не говорят, что вот, мол, Игнат трусит нас; плевать я на них хочу на всех! В секрет, разумеется, пойдем вчетвером аль, может, и впятером, чтобы, стало быть, иметь возможнось всех, кто за тюками явится, захватить разом, а теперь мне одному куда сподручнее, прокрадусь, никто и не заметит!

— Игнат, умоляю тебя! — заговорила Катрынка; но Игнат только рукой махнул.

— Тебя не переслушаешь! Идем, Иван!

Они вышли.

Катрынка догнала Игната в сенях и, обняв за шею, страстно и крепко поцеловала его в губы.

— Револьвер-то хоть заряжен у тебя? — спросила она шепотом.

— Заряжен, заряжен, не бойся! Эх ты, заботливая.

Игнат ласково обнял Катрынку за талию и в свою очередь любовно поцеловал ее в обе щеки.

— Важнецкая из тебя жена будет, Катрынка! За такой женой, как за каменной стеной, живи, не тужи!

Он добродушно рассмеялся и вышел на двор. Солнце уже село. На дворе было темно. По небу ползли тяжелые, косматые тучи, затемняя только что народившийся бледный серп месяца.

В ту минуту, как Игнат в сопровождении Ивана, перешагнув через изгородь околицы, пошли кукурузным полем по направлению к реке, служившей границей, чья-то черная тень проворно шмыгнула от крайней хаты к полю и исчезла в высоких стеблях кукурузы.

На другой день утром Катрынка проснулась с ощущением тяжелого гнета на сердце. Всю ночь ей снилось что-то ужасное, от чего она несколько раз просыпалась, но что именно, она никак не могла вспомнить.

Все утро она несколько раз покушалась пойти на пост, узнать об Игнате, но не решалась. Игнат раз навсегда строго-настрого запретил ей ходить к нему, и она не смела ослушаться его приказания.

— Пост — учреждение казенное, там бабам не место,— объяснял он ей, — коли ежели я с солдат требую, то и сам должен пример показывать. Не так ли?

Катрынка соглашалась с ним, и ни разу за все их знакомство ее нога не переступила порога кордона, стоявшего в версте от селения Нурешти, ближе к реке-границе.

После полудня смутное предчувствие чего-то недоброго, овладевшее ею с утра, как-то само собой, помимо ее воли, перешло в уверенность, и она решила на этот раз не послушаться Игната.

«Пусть бранит! — подумала Катрынка.—А я все-таки пойду, узнаю. Истомилась вся, мочи моей нет».

Она накинула на голову платок и только взялась рукой за скобу двери, как дверь стремительно распахнулась, и в комнату вошел знакомый Катрынке солдат Воронько. Лицо его было встревожено.

— Катерина Ивановна, — спросил он, из почтения к старшему величая Катрынку, как и прочие солдаты поста, по имени и отчеству,— не знаете, где Игнат Ильич?

При этом вопросе сердце молодой женщины замерло; она пошатнулась и, почувствовав, как ее ноги сразу ослабли, машинально опустилась на стоявшую подле стены скамейку.

— Нет, не знаю! А разве он не на посту? — едва нашла в себе силы пролепетать Катрынка.

— Вчера, как после поверки ушел, так и доселе не вернулся... G вечера-то был он у вас али не был?

— Был,— чуть слышно шевеля губами, произнесла молодая женщина и, собравшись с духом, поспешно добавила: — Он от меня с Иваном ушел.

— С Иваном!