Роза Сарона осторожно потрогала уши и посмотрела на капельки крови, оставшиеся на пальцах.

— Совсем не больно. Только чуть укололо.

— Это давно надо было сделать, — сказала мать. Она взглянула дочери в лицо и торжествующе улыбнулась. Ну, кончай с посудой. Ребенок у тебя будет хороший. Я чуть не забыла, — тебе рожать скоро, а уши не проколоты. Ну, теперь не страшно.

— Разве это что-нибудь значит?

— Конечно, — сказала мать. — Конечно, значит.

Эл неторопливо шел к площадке для танцев. Поравнявшись с одной маленькой палаткой, он негромко свистнул и зашагал дальше. Он вышел за черту лагеря и сел на траву.

Красная каемка облаков, собравшихся на западе, потухла, и сердцевина у них стала черная. Эл почесал ноги и поднял голову, глядя в вечернее небо.

Через несколько минут невдалеке показалась девушка — белокурая, хорошенькая, с точеными чертами лица. Она молча села рядом с ним на траву. Эл обнял ее за талию, и его пальцы забрались чуть повыше.

— Не надо, — сказала она. — Щекотно.

— А мы завтра уезжаем, — сказал Эл.

Она испуганно посмотрела на него.

— Завтра? Куда?

— Дальше на север, — небрежно бросил он.

— А мы поженимся?

— Поженимся — когда-нибудь.

— Ты говорил, что совсем скоро! — сердито крикнула она.

— Как скоро, так сейчас.

— Ты же обещал! — Его пальцы забрались еще выше. — Отстань! — крикнула она. — Ты говорил, мы поженимся.

— Ну и поженимся.

— А теперь собрался уезжать?

Эл спросил:

— А чего ты разволновалась? Забеременела, что ли?

— Нет.

Эл рассмеялся.

— Выходит, я даром время терял.

Она вздернула подбородок, вскочила.

— Хорошо, Эл Джоуд! Ты больше ко мне не лезь. Я на тебя и смотреть не стану.

— Брось. Ну что еще выдумала!

— Вообразил о себе бог знает что. Ишь — удалец выискался!

— Ну подожди.

— Думаешь, я буду с тобой гулять? Как бы не так. Будто у меня других нет!

— А ты подожди.

— Убирайся!

Эл вдруг подался вперед, схватил ее за щиколотку и рванул к себе. Она упала, он обнял ее и зажал ей рукой злобно кривившийся рот. Она пыталась укусить его, но он сдержал ее другой рукой, а ладонь выгнул чашечкой. И через минуту она затихла, а еще через минуту они уже смеялись, лежа в сухой траве.

— Мы скоро вернемся, — сказал Эл. — Я привезу много денег. Поедем с тобой в Голливуд, будем ходить в кино.

Она лежала на спине. Эл нагнулся над ней. Он увидел черные облака, отражавшиеся в ее глазах, и он увидел в ее глазах яркую ночную звезду…

— Поедем на поезде, — сказал Эл.

— А когда это будет? — спросила она.

— Ну, может, через месяц, — ответил он.

Сумерки сгустились; отец и дядя Джон сидели на корточках у крыльца конторы, где собрались и другие главы семейств. Перед глазами у них была ночь и неизвестное будущее. Маленький управляющий в потертом белом костюме стоял, облокотившись на перила крыльца. Лицо у него было усталое, осунувшееся.

Хастон повернулся к нему.

— Вы бы пошли вздремнуть, мистер.

— Да, не мешает. Сегодня ночью в одной палатке у третьего корпуса были роды. Я скоро стану настоящей повивальной бабкой.

— Надо уметь и это, — сказал Хастон. — Женатому человеку все надо уметь.

Отец сказал:

— Мы завтра уезжаем.

— Вот как? Куда же?

— Думаем, дальше на север. Может, устроимся на сбор хлопка. Сидим без работы. Есть нечего.

— А там есть работа? — спросил Хастон.

— Не знаю, но ведь тут-то ее наверняка нет.

— Немного погодя будет, — сказал Хастон. — Мы решили ждать.

— Уезжать не хочется, — продолжал отец. — Народ здесь хороший… уборные и все такое прочее. Да ведь кормиться-то надо. Бак у нас заправлен. Куда-нибудь доберемся. Мы здесь мылись каждый день. Я в жизни таким чистым не ходил. И ведь чудно́ — раньше мылся только раз в неделю, а по́том от меня не пахло. А теперь — пропустишь день, и от тебя разит. Отчего бы это? От частого мытья, что ли?

— Может, ты раньше просто не замечал этого? — сказал управляющий.

— Все может быть. Не хочется уезжать.

Маленький управляющий стиснул виски ладонями.

— Чует мое сердце, будет сегодня ночью еще один новорожденный, — сказал он.

— У нас в семье тоже скоро ожидается, — сказал отец. — Здесь бы ей лучше было рожать. Куда лучше.

Том, Уилли и метис Джул, болтая ногами, сидели на краю танцевальной площадки.

— А я табачку раздобыл, — сказал Джул. — Закурим?

— С удовольствием, — сказал Том. — Я век не курил. Он аккуратно свернул папиросу, стараясь не просыпать табак.

— Жалко вас провожать, — сказал Уилли. — Вы люди хорошие.

Том закурил.

— Я много над этим думал — уезжать, оставаться? Поскорее бы осесть где-нибудь.

Джул взял у него свою пачку табака.

— Да, плохо нам живется, — сказал он. — У меня дочка маленькая. Думал, пошлю ее в школу. А какая там школа, когда подолгу нигде не задерживаешься. Поживешь немного в одном месте, и надо тащиться дальше.

— Хоть бы нам в эти Гувервили не пришлось заезжать, — сказал Том. — Я в одном натерпелся страху.

— А что, понятые донимали?

— Боялся, как бы не убить кого, — ответил Том. — Мы и побыли-то в нем совсем недолго, а я просто кипел весь. Приехал понятой, забрал моего приятеля, — а за что? Тот ему слово поперек сказал. Я просто еле сдерживал себя.

— А ты бастовал когда-нибудь? — спросил Уилли.

— Нет.

— Я все думаю: почему понятые у нас в лагере не бесчинствуют? Неужели же их удерживает тот маленький из конторы? Нет, сэр, тут дело не в этом.

— В чем же? — спросил Джул.

— А в том, что мы действуем сообща. Понятой если протянет лапу, так не к одному человеку, а ко всему лагерю. А на это он не осмелится. Нам только крикнуть, все двести человек прибегут. Тут один организатор из союза собрал народ у дороги. Говорит, так повсюду можно сделать. Держись друг за дружку — и только. С двумястами человек шутки плохи. Они одиночек выхватывают.

— Ну, хорошо, будет союз, — сказал Джул. — Но ведь без вожаков не обойдешься. А схватят вожака — и союз твой поминай как звали.